— Вы по уши в дерьме, мистер… — Он посмотрел на лист бумаги, который лежал сверху на адвокатском блокноте. — Беллами. Готовьтесь провести очень-очень долгое время в тюрьме штата. Если, конечно, вы ничего не хотите дать взамен.
Моррис задумался. Он говорит о записные книжки.
Холод прошелся по его рукам ножками злых фей. Если его взяли за Ротстайна, следовательно, его взяли и за Кертиса с Фредди. А это означает жизнь без надежды на помилование. У него уже не будет возможности вернуть сундук и узнать о судьбе Джимми Голда.
— Продолжайте, — сказал адвокат, словно отдал команду.
— Тогда скажите, с кем я разговариваю.
— Элмер Кафферти, временно к вашим услугам. Обвинение вам будет предъявлено по… — Он посмотрел на часы, «Таймекс», даже дешевле, чем его костюм. — Тридцать минут. Судья Буковски очень пунктуальная.
Голову Морриса пронзило болью, и не из-за похмелья.
— Нет! Только не она! Не может быть! Опять эта стерва!
Кафферти улыбнулся.
— Вижу, вам уже приходилось иметь дело с Великой Буковски.
— Посмотрите в своих бумагах, — обессилено сказал Моррис. Впрочем, возможно, там этого не было. Дело о Сахарном пригорке не подлежала огласке, о чем он и говорил Энди.
Чертов Энди Халлидей. Здесь больше его вины, чем моей.
— Гомик.
Кафферти нахмурился.
— Что вы сказали?
— Ничего. Продолжайте.
— В моих бумагах есть только отчет о вчерашнем задержании. Хорошая новость: когда дойдет до суда, вашу судьбу будет решать другой судья. Еще лучше новость, по крайней мере, для меня: к тому времени ваши интересы буду представлять не я, а кто-то другой. Мы с женой переезжаем в Денвер, и вы, мистер Беллами, превратитесь в память.
Денвер НЕ Денвер — Моррису было плевать.
— Скажите, в чем меня обвиняют.
— А вы не помните?
— Я был в отключке.
— Правда?
— Действительно, — ответил Моррис.
Возможно, ему все же придется отдать записные книжки, хотя об этом ему было больно даже думать. Но даже если бы он сделал такое предложение — или если бы Кафферти это сделал, — поймет прокурор ценность того, что в них содержится? Это казалось маловероятным. Юристы — неученые. В уме прокурора большая литература — это какой-нибудь Эрл Стэнли Гарднер. Даже если записные книжки — замечательные записные книжки в роскошных молескиновых переплетах — иметь какое-то значение для суда, он, Моррис, получит, отдав их? Один пожизненный срок вместо трех? Блестяще!
«Я все равно не смогу. Я не стану».
Энди Халлидей, возможно, и был гомиком, ценителем «Инглиш Лезер», но о том, что именно двигало Моррисом, он не ошибся. Кертис и Фредди подписались за деньги; когда Моррис сказал, что старик мог хранить у себя тысяч сто, они поверили ему. Рукописи Ротстайна? В воображении двух Тупаков творчество Ротстайна с 1960 стояло каким маревом, что-то вроде заброшенной золотой шахты. Только для Морриса рукописи имели ценность. Если бы что-то пошло не так, он мог бы предложить Кертису и Фредди обменять свою денежную долю на написаные слова, и Моррис не сомневался, что те согласились. Если он отдаст записные книжки сейчас — тем более, что в них содержались саги о Джимми Голда, — значит, все было напрасно.
