— Продлит господь твои годы, сын мой!
Отец Нифонт клал персты на тучный затылок. Гантимуров оставался недвижим, лишь немного повернул голову в сторону священника.
— Мое тело опять мучит лихорадка, батюшка, — произнес он, встретив вопрошающий взор священника.
— Помоги, милостивый боже, изгнать недуг из тела раба твоего, — пропел отец Нифонт, осеняя крестным знамением Гантимурова.
Священник присел на стул, придвинутый услужливой рукой исправника, и, осведомившись о дороге, здоровье, спросил:
— Долго ли собираешься пробыть у нас, оторванных от мира, сын мой?
— В обратный путь готовлюсь. Рассчитывал побывать на прииске, но до половодья надобно быть в Чите.
— Недолго нас своим вниманием посетил. Недолго, — вздохнул отец Нифонт... — Я-то уж от мирских дел отошел. Но не грешно знать, что делается на свете белом. Намедни, будучи по делам богоугодным на прииске, слухом пользовался, что в Чите неспокойно. Боже упаси нас, — перекрестился священник.
— Слух верен. Подняли головы смутьяны в Чите, Верхнеудинске. Но войска генералов Мюллера-Закомельского и Ренненкампфа триумфально прошли от Иркутска до Читы. Всыпали пролетариям по пятую седьмицу, отбили охоту до крамольных выступлений.
— Вот сатанинские дети, разрази их гром! — истово перекрестился священник.
— Опасаться нечего, — поспешил успокоить Салогуб. — Солдаты их императорского величества наведут порядок. Вы можете спокойно служить верой и правдой на благо отечества.
— Мое святое дело, сын мой, и для душ людских пользительное. Насаждаю веру православную в таежной глуши. Приобщаю инородцев к вере христианской. Вот уже третий год милостью божеской здесь.
— Много ли инородцев в христиан обращено, батюшка? — полюбопытствовал Салогуб, созерцая сморщенное, как печеное яблоко, остроносое лицо служителя церкви.
— Не многие остались нехристями. Завтра, бог даст, остальных в православные обратим. Посети церковь, сын мой.
— Обязательно навещу, и с великим удовольствием, — заверил исправник. — Значит, с охотой инородцы принимают православную веру?
— С охотой и любовью, — подтвердил отец Нифонт и незаметно потер спину, должно быть вспомнив «дружеские объятия» приобщенных.
— Почетный родвич Козьма Елифстафьевич Доргочеев, сохрани бог его душу, сказывал передать, сын мой, — спохватился он, — что пушной сбор проходит успешно и он скоро явится сюда. Его люди, исполнив свой долг, предаются веселью.
Исправник прислушался. С улицы доносились охрипшие голоса.
