«Окончилось Читинское восстание, прекратились митинги, открытые собрания. Не видно на улицах вооруженных граждан, их места заняты теми же старыми полицейскими... но победа царизма — временная победа... У рабочего класса, пролетариев нет другой задачи, кроме полного низложения самодержавия... Итак, товарищи, мы видим, что нет места унынию. Вперед же, за работу! Новый и решительный бой не за горами!..»
Исправник в упор смотрел в лицо князя, видел, как с него сползает маска надменного величия, злорадствовал: «Что, ваше сиятельство, не по нутру подобные заявления? Смею заверить, отныне поубавится у тебя, князь, спеси...»
— Восстание разгромлено, а в ваших руках, ваше сиятельство, газета читинских социал-демократов, — почти с удовольствием уточнил он. Гантимуров вздрогнул, быстро сложив газету, положил на край стола. Это был февральский номер «Забайкальского рабочего».
— Смею доложить, ваше сиятельство, — многозначительно продолжал исправник, — этим и объясняется цель моего приезда и существо вопроса.
— Как вы оцениваете реальные возможности этих пролетариев? — перебил Гантимуров, кутаясь в халат.
Салогуб помолчал, хотя «реальные возможности пролетариев» тотчас встали перед его глазами в образе десятков тысяч вооруженных рабочих, тысяч неблагонадежных солдат да тысяч солдат, открыто вставших на сторону восстания. Потускневшее лицо князя вдруг стало ему особенно неприятным. Однако он не сожалел, что зашел дальше, чем следовало в своем откровении, которое было направлено к одному — пристращать чванливого князька, заставить повиноваться.
Салогуб взял со стола газету, небрежно бросил в столешницу.
— Единственное, что смею сказать вам, ваше сиятельство: не следует закрывать глаза на действительность. А этого достаточно, чтобы нам почувствовать ответственность за судьбу отечества. — Исправник поперхнулся, заметив на лице Гантимурова мимолетную ироническую улыбку, и повысил голос: — Смею доложить, я облечен известными полномочиями его превосходительством генерал-губернатором Ровенским от имени их величества императора Николая Второго! В силу этого я имею честь говорить от высочайшего имени, ваше сиятельство.
Гантимуров слегка поклонился, хотя лицо его оставалось бесцветным.
— Можете говорить от собственного имени. Этого достаточно, чтобы выполнить порученное вам дело.
Исправнику пришлось мужественно проглотить и эту пилюлю. Однако отступать было некуда: назвался груздем — полезай в кузов!
