— Это послал Гасану сам царь! Скоро ему бумагу пошлет! — важно ответил старшина.
— Ну дай бог. Дай бог, — заспешил отец Нифонт. — Явлюсь посланнику большого мира. Да по пути сверну к твоей супруге, Агнии Кирилловне.
— Пусть язык Нифошки передаст губинатру: Гасан хорошо собирает шкурки! Скоро он увидит меня! — крикнул шуленга вдогонку священнику...
— Неплохо, стало быть, умеешь работать, Гасюха, — раздался рядом ласковый голос.
Гасан обернулся. Перед ним с красной папкой под мышкой стоял Шмель.
— Сколько соболишек выколотили из энтих грешных, Козьма Елифстафьевич?
— С каждого равно четырем соболям, — спокойно ответил Гасан.
Шмель от неожиданности раскрыл рот.
— Зачем, Козьма Елифстафьевич, четырем? С их императорского величия и двух довольно. А стало быть, остальные два соболишка в пользу Николая-угодника и его служивых, — ухмыльнулся Шмель.
— У тебя морда самой лисицы, а нос хорошей собаки, Шмелишка, — рассмеялся старшина и хлопнул писаря по плечу. — Но Гасан собрал для царя равно четырем соболям.
Лицо Шмеля вытянулось. Гасан расхохотался.
— Хороший нос Шмелишки на этот раз обманул его! Однако печаль пусть не ест твое сердце. Пойдем к купцу Черному, Шмелишка!
Красное солнце коснулось голубовато-льдистого гольца, помедлило, стало погружаться в вязкое облако.
По стеклу полыхнули косые лучи. Салогуб сощурился от яркого пламени, но продолжал стоять у окна. Возле дома с высоким крыльцом кружились люди. Танец напоминал русский хоровод. Десятка три мужчин и женщин, взяв друг друга под руки, составляли тесный круг. Только в танце не было плавного скольжения и стремительности, характерных для русского хоровода. Люди топтались на месте, монотонно что-то выкрикивая, и в такт быстро поднимали то одну, то другую ногу, раскачиваясь всем телом в правую и в левую сторону.
— Адё-ёра... я... аддёёёра. Га-сооога... я... гассооога. А-ленна... я... аллееена,—доносились хриплые голоса.
Эти три малопонятных всхлипа составляли все музыкальное сопровождение танца.
— Примитивный, но любопытный и своеобразный танец, — вполголоса заметил исправник, не оборачиваясь.
— Теперь будут топтаться до восхода, пока усталость не свалит с ног, — бесцветным голосом сообщил Гантимуров.
Князь сидел на лавке возле стола, с равнодушным видом чистил длинные блестящие ногти.
— Значит, ваше сиятельство, пришли к выводу, что невозможно работать с этими людьми, — продолжил разговор Салогуб. Он отошел от окна, заложив руки за спину, медленно прошелся по комнате.
