В гольцах светает | страница 64
— Почему Адальга должна оставаться одна в холодной юрте, пока сопки не услышат первый голос ее ребенка?! Почему у русских другой обычай? Бабки и мамки не отходят от постели той, кто собирается стать матерью. Они не дают пролететь мухе над ее лицом... Пусть Адальга принесет сына. Я назову его Пашкой. Маленьким Павлом...
5
В ту же ночь у далекого, затертого гольцами ключа замерзал Герасим.
Он лежал вниз лицом на остывшем пепелище и не шевелился. Земля, прогретая ночными кострами, израсходовала весь запас тепла, не успев даже подсушить полы телогрейки. Он еще чувствовал на груди ее слабое дыхание, а с боков медленной неотвратимой гибелью надвигался мороз. Спина уже занемела под скованной льдом телогрейкой. Холод подползал к сердцу.
Герасим поднял голову; почувствовав тупую боль в затылке, он снова ткнулся лицом в засыпанные пеплом руки.
— Сокол, — прошептал он, теряя сознание.
Но пес услышал. Он вскочил, стряхнул с себя снег и в два прыжка оказался возле хозяина. Он несколько раз обежал вокруг, тычась мордой в холодные щеки и скуля, но Герасим оставался неподвижным.
Сокол завыл громче, умолк, прислушиваясь к своему голосу, который одиноким воплем метался среди ночных сопок. Потом ткнулся носом в затылок хозяина и тотчас отпрянул, уколовшись об острые ледяшки. Он облизнулся, помешкал, потом снова, теперь осторожно, потянулся к затылку, лизнул...
Через секунду Сокол лежал на спине хозяина, прижимая его своим большим горячим телом, и сосредоточенно обкусывал ледяшки с волос. Так он делал всегда: когда его собственная шуба обрастала цепкими сосульками, ложился и обкусывал все до одной...
Рядом, дыша густой испариной, кипел ключ. Он словно радовался полученной свободе. С клекотом вырывался, подминая снег, и в диком счастье устремлялся между камнями... В такой же бешеной радости он бросился на своего освободителя, когда тот ничего не подозревал. Швырнул на ледяную стену ямы, закрутил, выбросил наверх...
Да, Герасим тогда и не чувствовал, что Анугли не так-то легко расстаются со своим богатством. Он ждал беды вовсе не отсюда, не ведал, что собственноручно прокладывает ей путь каждым ударом топора...
Трое суток Герасим грыз лед. Да, грыз. Потому что лед не кололся кусками, а крошился, мелкой сечкой брызгал из-под топора, хлестал в лицо. И какие это были сутки! Жил, точно в лихорадке. Боялся среди ночи разводить большой костер, хватался за винтовку при каждом таежном звуке и днем и ночью! Ждал каждую минуту, каждый час, что вот вернется тот парень с сородичами. И тогда... Временами ему хотелось бросить все и уйти туда, к людям...