деревья смотрят листочками.
Весна!
Но в сердце Риты, пожалуй,
как в темной холодной юрте, зима.
Это поет Рита. Она вышла с большой вязанкой корья осины за спиной. Видно, собралась дубить кожу...
— Рита! — кричит Вера. — Иди ко мне. Твоя песня говорит голосом моего сердца. Иди ко мне!
Девушка поднимает на нее хмурый взгляд, прибавляет шагу. Хочет пройти быстрее мимо.
— Рита! Сестра!..
Рита останавливается, с неприязнью оглядывает Веру.
— Сестра? Рита и Вера — сестры?! Посмотри на свои пальцы. Разве когда они видели работу? Твои глаза никогда не видели дыма и слез. Разве эта черная вода похожа на этот лед, хотя они одно и то же?!
Девушка поворачивается и быстро уходит прочь. У Веры опускаются руки. Она растерянно смотрит на свои тонкие хрупкие пальцы, по щекам катятся слезы. Почему ее никто не любит? Почему все люди обходят ее? Разве Вера сделала им плохое?..
— Вера! Вера-а-а-а!
Девушка нехотя поднимает голову. Возле юрты стоит мать. Она машет рукой. Зовет. Вера оборачивается назад к озеру. Темные волны обгладывают лед. Вода кажется черной. Вера вздрагивает. Утерев слезы и закинув за спину косы, бегом бросается к юрте...
Острог ожил с первыми лучами солнца. Зашевелился. Изо всех юрт высыпали эвенки, чтобы посмотреть на отъезд русского начальника. Наиболее смелые подходили ближе, глядели, смиренно сложив на животе руки. Возле управы стояло восемь пар оленей. Четыре из них под седлами, остальные лишь с недоуздками на мордах. Животные рослые и сильные. Это обстоятельство и то, что в отряде были запасные олени, говорило не только о щедрости старшины, но и о том, что каравану предстоит долгий и нелегкий путь. Возле оленей хлопотали ездовые Гасана, молодые ребята, не раз совершавшие путь через сопки и глухие таежные распадки, отделяющие Острог и прииск от Читы. Ездовые подносили пухлые холщовые мешки, стянутые крест-накрест кожаными ремнями, вьючили на спины оленей. Им помогали казаки — четверо рослых молодых парней, которые представляли эскорт исправника. Сборами руководил вездесущий Шмель. Он неустанно суетился, ревностно наблюдал за погрузкой, покрикивал на ездовых и с беспокойством посматривал через головы туземцев в сторону купеческой палатки. Купцы мешкали и это расстраивало писаря. Наконец он приметил, как те вышли из своего жилища и гуськом направились к управе. Когда они подошли, Шмель демонстративно повернулся к ним тощим задом и, приняв важную позу, раскрыл папку.
Купцы дружно поздоровались, но Шмель даже не обернулся. В ответ на приветствие он лишь плавно взмахнул рукой и распорядился, указывая пером на белых оленей, которые выглядели мускулистее и выносливее других.
