— Ну вот и слава богу, — вздохнула Настасья. Было в той тоскующей крепкой бабе что-то печальное и влекущее. Однако сквозь печаль ее светились задор и вызов то и судьбе, то ли людям.
Лодка качнулась и тихо отошла. Солнышко кануло за горизонт. С берега донеслось бряканье колокола, видно, ходили лошади; у самой воды, ниже по течению, кто-то рыбачил в белой рубахе.
Ивану все было нынче приятно: и теплый вечер, и скрип уключин, и то, что сам председатель Олег Матвеич с ними, и его молчаливый племянник Сашка.
Все как-то просто и понятно стало Ивану, ушла сложность вместе с его бессильем и болезнью. Вот едут они рыбачить, завтра праздник, впереди привычная будничная жизнь с обычными заботами и житейскими тревогами да радостями.
— Ты чего это улыбаешься, Иван? — спросила вдруг Настасья.
— А и сам не знаю, по глупости.
— Как это по глупости?
— А кто его знает, — пожал он плечами. — Дураку всегда весело.
Настасья улыбнулась:
— Как хорошо-то, ребятушки. Ничего-то вы только не понимаете.
— Понимаем, — тихо сказал Иван как бы самому себе.
— Ну тебя-то научило понимать, — сумрачно глянула на него Настасья и вдруг рассмеялась: — Не будет вам нынче удачи, раз баба в лодке.
— Так мы тебя сейчас живо высадим посреди реки, — сказал Олег Матвеич и обнял Настасью за плечи. Баба тихонько взвизгнула, словно испугавшись, а скорее всего от радости.
— Пусти, Олег Матвеич. Вон какой сердитый у нас Геня. Дедушко, ты чего такой сердитый?
Старик не ответил, он действительно хмурился. Ему не нравилось, что в лодке разговаривают, да и разговоры пустые, глупые. Нет, прежде не так рыбачили, думал он, за дело брались всерьез, а тут одно баловство. Не надо было и ехать ему, да как ослушаешься?
На озеро приехали затемно. И кидали невод всего раза три или четыре, рыбы оказалось достаточно, но все больше мелкая.
Потом, как полагается, сварили уху в ведре и сели в кружок, будто одна семья.
Настасья льнула к председателю, а тот что-то мялся, видно, неудобно было ему перед племянником обнять вдову.
Костер весело трещал и пыхал на людей жаром. У Ивана немного закружилась голова, но он не испугался, это было легкое, веселое круженье, наверное, от вина. Ему вздумалось даже запеть, но он не решился. «Как часто мы досаждаем друг другу, а для чего, непонятно», — вдруг пришло ему в голову, и он посмотрел на старика Геню.
— А ведь ты правду мне тогда сказал.
— Чего?
— Говоришь, барахтайся, Иван.
— Все мы барахтаемся, пока не утонем, — невесело ответил ему старик и равнодушно, отчужденно посмотрел на председателя, которого Настасья потащила в темноту со словами:
