По-прежнему светило солнце, ослепляя его яркими лучами.
Люций понял, что сидит на опушке леса рядом с незнакомой девушкой и вгрызается зубами в ее запястье. Кровь свежими струйками стекает по кисти и капает на мокрую землю. Там в луже смешивается с водой и бежит по зеленой траве багровым ручейком.
Он вздрогнул и отшатнулся от незнакомки. Та издала слабый стон. Голова ее качнулась и повернулась набок. Волосы откинулись назад. И взору Люция предстал кроваво-красный след от укуса. Прямо над ключицей.
Ужас охватил поэта. И первой мыслью была мысль о бегстве.
– О, нет… – вырвалось у него, когда он увидел (и, наконец, осознал) то, что совершил.
– Аника? – обратился он к бездыханному телу, прекрасно понимая, что ответа не дождется.
В следующий миг взгляд его упал на опрокинутую корзину под ногами бедняжки. Рядом с ней лежали свежесорванные лесные ягоды.
Он бежал по лесной тропинке, на ходу вытирая руку от крови рукавом потрепанной камисы. Наконец, он получил то, что хотел. Без чего не представлял своей дальнейшей жизни. Он испытал настоящее блаженство. Да, да, именно кровь являлась тем блаженством, за которое он ошибочно принял свое прозрение. И вкус этого блаженства производил наркотический эффект.
Вечером того же дня Люций вернулся домой в подавленном настроении, ухудшить которое умудрилась Камелия, задавая свои глупые вопросы.
Несмотря на поздний час, она ждала его на кухне. Как и в былые времена, она сидела за столом с расставленными тарелками и читала какую-то книгу.
– Меня не надо больше ждать, – кинул он с порога. – Теперь я не слепой и сам могу дойти до дома.
– Я просто… просто волновалась. Тебя так долго не было… Где ты был, Люций? – Камелия заметила на его лице капельку крови, притаившуюся на щеке у верхней губы.
– Я обязан перед тобой отчитываться?
– Раньше ты всегда говорил, куда уходишь, – она встала и подошла к брату.
– То было раньше. Потому что ты должна была знать, где меня искать, чтобы отвести домой. Теперь все поменялось.
– У тебя кровь, – она коснулась его лица, но он тут же отдернул ее руку.
– Ты будешь ужинать?
– Нет, – Люций даже не посмотрел на накрытый стол. – Я не голоден.
Когда он стал подниматься к себе в спальню, она его тихо спросила.
– Что-то случилось?
Он обернулся. Глаза его метнули молнии. Это были не его глаза. В них не было присущего поэту озорства и света. Какие-то чужие, обремененные нуждой, холодные глаза.
Не в силах долго терпеть его взгляд, она отвернулась в сторону.
