Ну и успел, кстати. Еще двоих мы ждали потом. И я всем рассказывал, как я ключи искал по всей квартире, а нашёл в кармане, в другой куртке. На самом деле этого не было. Но так бывает: придумаешь враньё в своё оправдание, а оно не пригодится. И что же тогда, пропадать такому прекрасному вранью?…
А про деление на сорок один не рассказал. Боюсь, тут никто меня не поймёт. И про Фролова, и про Душкина… Чего им такое рассказывать. Кому интересно, могут сами посмотреть.
* * *
У нас недалеко от дома есть костёл. Очень красивый. Идёшь так по улице, дома-дома, обычные. И тут вдруг — костёл. Огромный. Как в кино. Высокие шпили в ночное небо.
Красиво.
А напротив — общежитие Консерватории. Особенно летом ясно, что это за общежитие такое. Когда окна открыты. Но и зимой слышно. Такой пилёж-гудёж, скрипки-пианино всякие. Мне нравится всё вместе слушать, когда отдельные голоса сливаются в странный общий гул. То есть нет, они не сливаются, отдельно торчат в разные стороны, как шпили костёла. В одну сторону, вверх. Но все разные.
Я иногда специально сюда хожу. Потому что первый раз услышал именно здесь. Был морозный день, ясный такой. Редко бывают такие дни, прямо ослепительные.
И тут я услышал трубу. С верхних этажей каких-то.
Классный инструмент — труба. Звук сразу в небо идёт.
Потом ещё несколько раз слышал. Трубач гамму играл и ещё какие-то упражнения. Его забивал звук рояля, рассыпал там свои пассажи нечеловеческие направо и налево. Мне захотелось его выключить. Чтобы одна труба осталась. Надо же, такой звук. Сразу внутрь.
Будто лампочку включает во мне.
* * *
Раньше, пока Лёвки не было, меня мама в свой театр брала. Спектакли я не смотрел, просто болтался по коридорам. Не то что неинтересно мне было, спектакли. Просто я не мог столько сидеть. Я и сейчас не могу. Прямо невыносимо это для меня, такое сидение. У меня без движения ноги отваливаются и руки. Ну, сейчас научился немного. А в детстве совсем не мог.
В общем, когда я маленький был, мама меня всё же водила на детские спектакли. И я сначала сидел. Потом сползал на пол. Под стул. А потом на четвереньках выползал из зала.
И тётенька-билетёрша меня там ловила. И говорила: походи тут, Игнат, только тихонько. Померяй, сколько шагов этот коридор.
И я мерил, мерил…
А потом приходила мама и забирала меня.
И я ей рассказывал, про что был спектакль. Сколько я успел посмотреть. И она удивлялась, так мало общего было у моих рассказов с авторским замыслом.
