Люди говорили, что он начал пить с досады, и это было, пожалуй, верно. Я сам видел, как он морщился от этой досады каждый раз, когда опрокидывал себе в горло стакан водки. Люди говорили, что досада эта пришла к нему с того дня, как умер в деревне Матин-Сауна его отец, чье кожевенное хозяйство перешло за долги в руки Арви Сайтури. Как ни старался брат моей матери доказать на суде, что не могло быть у его отца таких крупных долгов, это не помогло. Суд принял сторону Арви Сайтури, и брат моей матери остался ни с чем.
Живи он со своим отцом вместе, ему бы, может быть, удалось отстоять свое наследство. Но он не ужился с ним, ушел за четыре года до его смерти из дому и поселился в Кивилааксо на маленьком клочке земли своей молодой жены Асты-Ирмы. Конечно, он рассчитывал после смерти отца снова вернуться домой, в Матин-Сауна, и взять кожевенное хозяйство в свои руки. Но Арви Сайтури оказался хитрее его, несмотря на свою молодость, и вырвал это хозяйство прямо у него из-под носа.
С того дня брат моей матери при каждой встрече с Арви Сайтури грозился его зарезать, но это не меняло дела. Жил он в постоянной бедности, не находя достойного занятия для своих сильных жилистых рук, привыкших скоблить и мять кожи, и больше пропивал, чем зарабатывал. Поэтому жена его с такой решительностью заявила, что согласна терпеть мое присутствие в своем доме не долее, чем до аукциона.
И я с нетерпением ждал этого аукциона. За те несколько дней, что я провел у тети Асты, мне от нее перепало столько шлепков и затрещин, что я сам был заранее рад всему, что обещало меня от них избавить. На мое счастье, аукцион в Алавеси провели не под рождество, как это обычно делали в других приходах, а в конце сентября. Случись это зимой, мне пришлось бы туго, ибо сердитая тетя Аста прямо заявила, что не даст мне никакой зимней одежды. Не из чего ей давать. Пусть меня одевает тот, кто меня купит.
Говорили, что причиной такой перемены срока аукциона был шум, поднятый социалистическими газетами по поводу зимних аукционов. Они писали, что плохо не только то, что призреваемые мерзнут в пути на эти зимние аукционы, но еще и то плохо, что дети, начав ходить осенью в одну школу, после аукциона попадают к другому хозяину и вынуждены в середине зимы переходить в другую школу. А перемена эта вредно отражается на успешности их занятий.
Меня, правда, это мало касалось. Никто не собирался отдавать меня в школу той осенью. Да и куда отдавать? У нас в Кивилааксо не было школы. В двух соседних деревнях ее тоже не было. А была она в Алавеси. Но до Алавеси насчитывалось семь верст, и поэтому та школа была не для меня. Чтобы я мог ходить в ту школу, меня нужно было отдать в Алавеси кому-нибудь на жительство, уплачивая за мое содержание. А этого никто из жителей Кивилааксо, кроме разве Арви Сайтури, не смог бы сделать, и менее всего брат моей матери. Следовательно, не могло быть и речи о том, чтобы я ходил в школу, хотя той же осенью мне исполнилось восемь лет.
