— Нет. Но…
Павел заговорил, внимательно глядя ей в глаза.
— Пойми, ты от этого не становишься хуже. Ты не плохая. Не думай, что это тебя как-то пачкает. И потом, в школе никто не узнает. Если хочешь, рассказывай сама, нет — значит, не узнает никто. Хотя в юнкомовском коллективе, конечно…
— Там ничего, — сдавленно сказала Лийя. Среди юнкомов были приняты несколько другие отношения, чем в школе вообще. Более открытые, прямые и требовательные. Ее это не пугало.
В школе никто не узнает и не станут на нее смотреть, как на ненормальную. Хотя ведь и так не стали бы! Мало ли у кого какие родители. Есть и те, у кого родители в ЗИНе.
— Тебя пугает все это?
Лийя подумала и качнула головой. А потом вдруг заплакала, ткнув лицо в ладони. Лада подошла, села рядом, обняла ее за плечи. Ли ткнулась в грудь Ладе и зарыдала, громко всхлипывая и хлюпая носом. Никто ничего не говорил, и поплакав, она высморкалась в платочек, протянутый Павлом.
— Ты отдохни сегодня, — непривычно мягко произнес куратор, — тебе надо привыкнуть к этой мысли.
— Я… ничего, — пробормотала Ли.
— Пойми, ты не имеешь к ним отношения. Ты не совершала преступлений. У нас не так уж мало ребят, родители которых тоже осуждены за что-то. Или даже лишены родительских прав. В таких случаях ведь детей всегда отправляют в коммуну. Родители — одно, ты — другое. У тебя своя жизнь. Ты — сама по себе, — настойчиво толковал Павел.
Ли хотелось только уйти, причем как можно скорее, уйти подальше, в лес, бродить там и никого больше не видеть.
Раньше, в буржуазном мире было принято людей за разные преступления сажать в тюрьму. Еще была смертная казнь. Тюрьма или исправительный лагерь — это охраняемое здание или зона, где содержатся люди под стражей, их кормят, предоставляют спальное место, медицинское обслуживание. Обычно люди там работали. Предполагалось, что все помогает их исправлению. На деле обычно выходило наоборот. В Первом Союзе проводили эксперименты, организуя из заключенных трудовые коллективы. Но это мало помогало изменению личности, и выродилось невесть во что. В итоге они вернулись к обычным буржуазным способам наказания.
А вот в СТК психологи разработали более эффективную систему перевоспитания.
Понятно, что в войну и еще долго после войны очень много людей расстреливали, но с годами таких случаев становилось все меньше. Преступления мельчали, казнить стало не за что. Расстреливали только откровенных шпионов и бандитов.
А держать людей в тюрьмах — примитивно и не приводит ни к чему хорошему.
