— Вот самые-то скелеты в таких образцовых шкафах и водятся, — вздохнула Сандра, — это пострашнее бывает, чем обычное, стандартное насилие. Страшнее и хуже действует на психику. Я бы ее ни одного дня в семье не оставила. Да теперь придется битву устраивать.
— Да, как же ты ее устроишь в коммуну? Ведь туда очередь на два года, сколько туда хочет народу — больше тысячи уже?
— В следующем году вторую начнут строить у Синеозера, — кивнула Сандра, — спрос огромный на этот тип школ.
— Штейн тоже на очереди, а ты хочешь эту девочку вне очереди туда пристроить?
— Штейн стабилен психически. Кроме того, я не понимаю, почему вы не начнете судебное преследование, там папашу за побои можно и подальше отправить.
— Все сложно там, — уныло произнес Кирилл, — семья в целом стабильная. У отца военные травмы, алкоголизм, он периодически начинает лечиться.
— Ну вот видишь. Мальчик совершенно иначе воспринимает ситуацию насилия — он отца побаивается, но как большой кусачей собаки. Отец в его глазах слабый, больной человек, которого где-то можно понять. Мать он не бьет. Конечно, и такое насилие не должно продолжаться, но подождать с этим можно. А эта девочка… все это очень опасно, Кирилл. Чаю налить?
— Давай. Нет, извини, но все-таки вы, детконтроль, делаете из мухи слона. Ну я понимаю все. Но после такой войны… я в Днепропетровске жил, когда бомбу кинули, у приятеля гостил на окраине. Вспышка, удар, в себя пришел — а вокруг груда обломков. Все насмерть. Мне повезло. Потом лучевая была, конечно, волосы вылезли, с трудом выжил. От Города — одна воронка. Мать, бабка, все…
Учитель махнул рукой, взял осторожно чашечку, отхлебнул.
— После такого, — сказал он, — хочется просто жить. Понимаешь? Не придираться уже к людям, пусть живут как хотят, как могут, лишь бы все спокойно было. Дети сыты, одеты, ходят в школу — и хорошо. В наше время это было бы уже счастьем. А вам чего-то сверхъестественного надо… Ну вот нормальная же девочка, ну тихая, ну бывает, мать сорвется на нее. Что тут особенного? Да, я все понимаю, учился, знаю. Но…
Сандра смотрела на него долгим, внимательным взглядом.
— Если люди и дальше будут жить как хотят, как могут, и детей так же воспитывать, то с нами произойдет то же, что с Первым Союзом, — ответила она, — и снова будет реакция. И снова капитализм, только теперь мы его точно не переживем.
Психологиня помолчала, помешивая ложечкой чай.
— А что до войны… Мне уже много лет Кирилл. Я в пехоте была, в Таджикистане. Освобождаем мы деревню от белых, а там жителей нет — в центре мечеть обгорелая, а в ней такие чурбачки, знаешь ведь, как обгоревшие трупы выглядят. Много, много таких. И мечеть заперта. Вот так. Я такого много могу рассказать, да не стоит. Лучевой я тоже переболела, к примеру. Детей у меня уже не будет.
