— Какого «их благородия»?
— Потапова.
— Он нам хорошо знаком, — вмешались в разговор студенты. — Мы ему сегодня пощечину влепили!
— Но-но-но! — сказал Мустафа. — Не может быть, правда, господин студент?
— Честное слово, влепили, — подтвердил Володя.
И все начали смеяться.
— Послушайте, Мустафа, — спросил Володя, — а если бы вам приказали стрелять... например, в меня. Стали бы вы?
— Стал бы! Обязательно, — не задумываясь, ответил солдат и, лукаво прищурив глаза, доверительно добавил: — Стрелять бы я стал... только... мимо!
В это время из-за угла вышел фельдфебель.
— Каллимулин! — крикнул он.
— Я Каллимулин, — отозвался Мустафа.
— Что тут за сборище?
— Любопытные! Спрашивают, что там в университете.
— Гони!
— Так точно. «Гони!» Разойдись! По домам! — весело скомандовал Мустафа.
Володя и его товарищи зашагали дальше.
Когда в ранних декабрьских сумерках Володя вернулся домой, то по возбужденно блестящим глазам Мити он понял: дома все знают. Однако никто не лез к нему с расспросами. Все терпеливо ждали, когда он расскажет сам. Но, переступив порог дома, Володя вдруг почувствовал такую усталость, что с трудом стянул с себя заиндевевшую шинель.
Володя вспомнил, что с утра ничего не ел.
— Накорми меня, пожалуйста, обедом, — попросил он маму. И, не дожидаясь ответа, направился в свою комнату.
Некоторое время он как бы по инерции ходил из угла в угол. Потом присел на постель. У него не было привычки садиться на постель, но сегодня все было не так, как обычно. Он долго тер глаза ладонью, не давая им закрыться. Когда же отнял руку, глаза были закрыты.
Неожиданно все события сегодняшнего дня начали быстро проноситься в его голове. Они мчались без интервалов, впритык друг к другу. Володя слышал гулкий грохот ног, бегущих по длинному коридору. Треск неподатливых дверей актового зала. Железный голос инспектора Потапова «именем власти... приказываю... разойтись...». Тяжелое дыхание товарищей за спиной. Чей-то знакомый молодой голос: «Бей!» — и сухой, как выстрел, треск пощечины. Володя не видел лиц, словно память его ослепла. Он только слышал звуки. Эти звуки боевого дня огненным вихрем проносились в сознании и сливались в один протяжный гул, будто к уху была приложена свернутая фунтиком океанская раковина.
Володя стал медленно клониться в сторону. Он уже не мог удержать равновесия и упал на подушку.
Когда мама пришла звать его к обеду, он крепко спал, обхватив подушку двумя руками. Он не слышал, как в соседней комнате тихо переговаривались родные.
