Наверно, папе было неловко от этого разговора. Он задал встречный долгожданный вопрос:
— А ты-то как, Даша?
— Да тоже помаленьку. Нынче вот решили съездить в Чехословакию, на могилу. Давно пора. Да все деньги, деньги… А нынче твердо договорились: едем. Ребята зимой, весной по вечерам ходили в порт. Грузчиками. Я полторы ставки взяла. Вытянули. Вот едем.
Тетка с близнецами не раз ездила по туристским путевкам. И всегда брала меня с собой. А теперь — в Чехословакию — и промолчала.
— Тетка, — попрекнул я ее, — это нечестно!
— Честно! — огрызнулась она. — Ты что, грузчиком бы пошел? Черта с два! Ты бы из батьки всю душу вымотал.
— Вымотал, вымотал! — не стерпел, огрызнулся и я. — Вымотаешь из него! Сам-то каждый год, небось, в санаторий ездит!
При этих моих словах тетка вскочила. Хватила кулаком по столу — подпрыгнули, зазвенели рюмки.
— Подонок! — глядя на меня яростными, очень синими глазами, негромко сказала тетка. — Щенок!
Она подошла к папе, рывком задрала у него на спине пижаму. Приказала мне:
— Иди сюда!
— Даша, брось! Дашка же! — Папа крутился, пытался вырвать у нее пижаму.
— Молчи! — Тетка подтолкнула папу в спину. — Молчи уж! А ты — кому сказано? — иди! — И снова такой взгляд: не хочешь, а пойдешь. — Видишь?
Всеми пятью пальцами, как-то очень бережно, тетка коснулась огромного, уродливого рубца на папиной спине, под лопаткой.
— Видишь? — еще раз спросила тетка.
— Ну, вижу.
— Ты знаешь, что это такое?
— Ну, знаю. Ранение.
— А это? — Она безошибочно нашла маленькую ямку, пониже первой. — Это что?
— Тоже! — буркнул я, сердясь на этот бессмысленный допрос.
— То-оже! — передразнила тетка. — Смерть притаилась, вот что это такое! Отсюда, — она снова коснулась верхнего, под самой лопаткой рубца, — отсюда я ногтями, чуть не зубами рвала осколок — неглубоко сидел. А он крыл меня матом: быстрей, быстрей! Осколок мешал ему стрелять. Такой бой шел — каждый автомат на счету. Вырвала все же. Тот, второй, позже. На полгода позже, а, Коля? Тот возле сердца у него. Ждет своего часа.
Тетка бережно, как больному, опустила папе пижаму.
— А ты: «Каждый год в санаторий ездит…»
Она села, зажала лицо в ладонях. Посидела, покачалась. И, не отрывая ладоней от лица, вдруг прочла горько:
Мы не от старости умрем –
От старых ран умрем…
Откуда мне было знать про тот осколок? Маленькая такая, незаметная даже ямка… Про большой рубец я как-то, в детстве еще, спросил у папы. Он лаконично ответил:
— Ранение.
Я спросил:
