— Пион, — произнес отец и махнул мне рукой, — подойди ко мне и сядь.
Я прошла по комнате, причем так близко к окнам, что смогла окинуть взглядом озеро, остров Уединения и окрестности. Мне нельзя было выглядывать за стены усадьбы, но сегодня папа молча разрешил мне попробовать это лакомство. Я присела на один из двух стульев с примой спинкой, стоящих у его письменного стола. Обычно на них садились посетители, приходившие просить отца о какой-нибудь милости.
— Ты сбежала от учительницы? — спросил он.
Уже несколько лет моя семья нанимала для меня самых лучших учителей. Разумеется, все они были женщинами. Но с тех пор, как мне исполнилось четыре года, отец часто сажал меня к себе на колени и учил меня читать, думать и оценивать прочитанное. Он говорил мне, что жизнь подражает искусству. По словам моего отца, благодаря чтению мне откроется мир, который чрезвычайно превосходит мир женских покоев. Он поощрял меня брать в руку кисть и писать, потому что это занятие заставляет работать ум и воображение. Для меня он был лучшим учителем.
— Сегодня у меня нет уроков, — робко напомнила я.
Неужели он забыл, что завтра мой день рождения?
Обычно дни рождения не праздновались до тех пор, пока человеку не исполнится пятьдесят лет, но разве отец пригласил актеров оперы не потому, что любил меня и хотел показать, как я ему дорога?
— Конечно, конечно, — отец ласково улыбнулся. Затем его лицо стало серьезным. — Что, в женских покоях стало слишком шумно?
Я покачала головой.
— Значит, ты пришла сюда, чтобы сообщить, что победила в одном из состязаний, придуманных твоей матерью?
— Ох, папа... — сокрушенно вздохнула я. Он знал, что рукоделие мне плохо удавалось.
— Ты уже такая большая, что я даже не могу подразнить тебя немного, — он хлопнул себя по ноге и засмеялся. — Завтра тебе исполняется шестнадцать. Ты не забыла, что это особенный день?
— Ты подарил мне самый лучший подарок, — улыбнулась я ему.
Отец удивленно вскинул голову. Он дразнил меня, и я хотела подыграть ему.
— Полагаю, ты устроил представление, чтобы порадовать кого-то другого? — спросила я.
Папа долгие годы поощрял мою дерзость, но сегодня он не сумел подыскать остроумного ответа. Вместо этого он сказал:
— Да, да, да, — как будто, произнося эти слова, он обдумывал свой ответ. — Разумеется. Так оно и есть.
Он сел и свесил ноги с края кушетки. Встав на пол, он поправил полы одежды. На нем был стилизованный костюм маньчжурского всадника: брюки и приталенная тупика с застежкой у горла.
