Он подал ей маскхалат, потом каску, в которых она тут же утонула.
— Меньше размера пока нет, — констатировал старшина. — Но ничего, для тебя найдем… Ладно, дочка, пока отдыхай, а мне к капитану Шульгину надо…
Он вылез наверх.
— Рядовой Малахов! — кликнул он прибившегося бойца. — Идем в особый отдел. Все равно толку от тебя чуть…
В особом отделе полка, в кабинете особиста капитана Шульгина, невысокого, лысоватого, худого, с пронзительным взглядом светлых глаз, происходил трудный разговор, больше похожий на допрос.
Допрашивал особист не кого-нибудь, а того самого рядового Малахова, который отбился от своей части, проще говоря, штрафной роты, и которого теперь предполагалось поставить на довольствие в полку.
Здесь же, в качестве то ли свидетеля, то ли общественного защитника, находился старшина Безухов, стоявший рядом с Малаховым.
— Еще раз, чтобы не забыть, — спросил Шульгин, упрямо наклонив лысеющую голову и листая красноармейскую книжку допрашиваемого, — за что сидели, рядовой Малахов, какая статья?
— Говорил уже. За драку, — сквозь зубы сказал Малахов, глядя в сторону. — Двести восемьдесят шестая часть вторая… Перед самой войной подрались на танцах в соседней деревне. Местные набежали… Начали махаться, все потом, гляжу, разбежались, а нас с Лехой мусора замели. Мне пятерик влепили, ему три с полтиной…
— Кто-кто замели? — Капитан Шульгин даже привстал. — Кого вы называете мусорами?
— Ну милиционеры, — пробурчал Малахов. — Один черт…
Старшина Безухов глубоко вздохнул, глядя в потолок.
— То есть представители органов нашей рабоче-крестьянской власти и мусор — для вас одно и то же? — повысил голос капитан Шульгин.
— А чего они… не разобрались, кто первый начал, и сразу тащить, — буркнул Малахов, глядя в пол. — Местных-то не тронули. И потом, не я так прозвал. В лагере все их так зовут. Да и вертухаи тоже…
— А это еще кто? — не понял особист. — Какие такие вертухаи?
— Ну надзиратели наши, охранники. Там ведь хохлы больше служат. Они ж по-русски никогда не скажут: повернись. А только: вертухайся. Вот за это их так и прозвали… Да они не в обиде.
— Та-ак… А вы-то сами какого будет происхождения? — сощурился особист.
— Там записано, — угрюмо сказал Малахов. — Отец — колхозник, мать— колхозница… Хоть и не пролетарии всех стран, но все равно соединились.
— С кем не бывало, товарищ капитан, — вставил Иван Безухов, сочувственно глядя на подшефного. — У нас в деревне мы каждый выходной дрались на танцах. Если всех за это сажать, в колхозах никого не останется.
