Так
трудно поверить, — и он ретировался под водопадом
хампстидских гласных.
— Ах-ах, фу-ты ну-ты, — сказала Винни Мэдж.
Волосы у Элайзы были темные-темные. Блестящие, волнистые. Черные, как вороново крыло, как грач, как черный лебедь.
— Черной крови подмешали? — одними губами спросила Винни сестру за свадебным тортом.
Мэдж потрясенно отсалютовала бокалом хереса и одними губами ответила:
— Макаронница?
Элайза, умевшая читать по губам со ста шагов, сочла, что новоиспеченные золовки похожи на рыбин. На Треску и Палтуса.
— Тот еще фрукт! — презрительно сказала Винни сестре, когда все пили херес за жениха и невесту.
— Ягодка, — отметил муж Мэдж, похотливо воздев бровь.
Ну честное слово, сказала Элайза жениху, можно подумать, я украшение на свадебном торте, и Гордону захотелось съесть ее целиком. До последней крошки, чтоб никому не досталось. «Да какой еще торт?» — ворчала Вдова, поскольку торт был военный, с довоенными финиками, обнаруженными в недрах патентованной бакалейной кладовой. Сготовлен тяп-ляп, «дорогое удовольствие, — сообщила Вдова своим рыбьим дочерям, — для дешевой, сами понимаете».
Почему они так спешно поженились?
— Скользкое дело, — заметила Палтус Винни.
— Подозрительно, — сказала Вдова.
— Очень, — согласилась Треска Мэдж.
Они вообще в курсе, что королева Виктория умерла? спросила Элайза новоиспеченного мужа.
— Не факт, — засмеялся тот, впрочем он нервничал.
Вдова и Винни жили во мраке Средневековья. И им там нравилось. Даже не знаю, что хуже, сказала Элайза, — быть Винни на Ивовом проспекте или Мэдж в Мирфилде. И громко расхохоталась, отчего на нее уставилось все собрание.
Чарльз родился в поезде, что объясняется взбалмошностью Элайзы, пожелавшей развеяться в брэдфордском театре «Альгамбра», хотя любая нормальная женщина в ее положении сидела бы дома, задрав ноги повыше, и лелеяла бы свои варикозные вены и геморрой.
— Недоношенный, — молвила Вдова, опасливо укачивая Чарльза. — Хорошо хоть здоровенький. — На миг растаяв от своей бабушковости, она попыталась одарить Элайзу улыбкой. Винни из окна больничной палаты обозревала Брэдфорд. Она никогда не уезжала так далеко от дому. — И крупный, — прибавила Вдова, восхищенная, саркастичная, растроганная, и все это разом — очень неудобно. — Ты только подумай, — сказала она Элайзе и сощурилась, поскольку выиграл сарказм, — каким бы он получился, если б ты выносила все девять месяцев.
Ой, я вас умоляю! сказала Элайза, делано содрогаясь и закуривая сигарету.
