Деникину надлежало следить за внутренним порядком в помещении одиннадцати квартирующих с ним человек. А самое неприятное — заполнять месячную отчетность с графой: «Уличенные в разговоре на польском языке».
Антон Деникин всегда чувствовал себя русским не по принадлежности к Российской империи, а по духу. Став реалистом и по училищу, он вел себя среди подавляющего коллектива польских учеников, пожалуй, так же, как его мама, демонстрировавшая свою «природность» в их семье. Только Антон подчеркивал в училище «русака». Как и дома с «интернациональными» родителями, он разговаривал с поляками по-польски, а с русскими - по-русски. Но русских в классах было немного, в каждом — человека три-четыре. И те, «природные русаки», пытались подстраиваться к окружающим, ополячивали родную речь. Это выводило Антона из терпения. Деникин вызывающе вел себя с такими, непременно четко выговаривая русские слова, и дрался.
Однажды после подобной стычки к Деникину подошел однокашник — такой же боевой среди поляков — и пожал Антону руку.
— Я уважаю тебя за то, что ты говоришь по-русски со своими, — он подчеркнул последнее слово.
Поляки выделяли в Деникине эту независимость, они за такое право шли на восстание косиньерами, когда не имели боевого оружия. Бывало, что гуляли с Антоном за городом вместе и кто-то затягивал бунтовскую «3 дымом пожарув» или «Боже, цось Польске». Другие поляки останавливали певца:
— Брось, нехорошо, ведь с нами русский.
Как же мог «старший» Деникин, воспитанный в непререкаемых заветах чести, указывать на своих товарищей, говоривших по-польски напропалую? Рискуя потерять большие льготные деньги, которые в его семье по-прежнему считали, Антон стал выводить в злосчастной графе: «Таких случаев не было».
Через три месяца Деникина вызвали к Левшину. Директор произнес сурово:
— Вы уже третий раз пишете в отчетности, что уличенных в разговоре на польском языке не было.
— Да, господин директор.
— Я знаю, что это неправда.
Деникин молчал. Вздохнул Левшин.
— Вы не хотите понять, что такой меры требуют русские государственные интересы. Мы должны замирить и обрусить этот край.
Директор пристально смотрел ему в лицо. Молчал Антон. У Левшина изменились глаза, приблизительно так, как когда-то после приговорного «нет» Епифанова, и он сказал:
— Ну, что же, подрастете и когда-нибудь поймете. Можете идти.
Деникин до выпуска продолжал «не уличать» поляков, но со «старшего» его не сняли.
Когда генерал Деникин станет белым вождем, глава нового Польского государства Пилсудский увидит в нем врага Польши. Это будут повторять некоторые комментаторы истории. Безосновательность такого ярлыка очевидна. Тенденциозность же — от того, что, свято храня свое право на независимость, такие люди отказывают в нем другим. А ведь Антон, ставший Антоном Ивановичем, лишь продолжал честную позицию старого императорского офицера, своего отца. Тот тоже сталкивался с поляками, лишь когда этого требовали высшие интересы России.
