– Ты смуглый, – говорила она, поворачивая его ладонь в своей. – Не знала, что северные европейцы бывают такими смуглыми.
Он сказал, что в Финляндии распространены два типа внешности – венгерская и скандинавская, смуглая и светлая, и они не смешиваются, а существуют отдельно и проявляются из поколения в поколение в одних и тех же местностях, в одних и тех же семьях.
– Идеальный пример – это семья Греты. Типичные скандинавы. У нее тоже широкая длинная кость, она долихоцефал…
– Кто-кто?
– У нее удлиненный череп. Бледная кожа, голубые глаза, светлые волосы. А ее сестра Картруд смуглая, немного раскосая, очень темненькая. То же самое – в нашей семье. Бобби похож на Грету. Маргарет – на меня. Рут-Энн – на Грету.
Франсес было одновременно боязно и любопытно слушать, как он рассказывает о Грете, о «нашей семье». Она никогда не спрашивала и не заговаривала о его близких. Поначалу он тоже. У нее в голове остались две сказанные им вещи. Первая – то, что они с Гретой поженились, когда он еще учился в университете; она жила с родней на севере, пока он не получил диплом и не нашел работу. Франсес тогда подумала: не была ли Грета беременна; не потому ли он на ней женился? А еще он сказал – никак не акцентируя, пока они с Франсес обсуждали, где им встретиться, – что всегда был верен. Франсес так и предполагала – по невинности или заносчивости; она ни секунды не думала, что может быть всего лишь частью целого ряда. Но это слово – «верен» (он даже не сказал «верен Грете») – подразумевало связь. Оно высветило для них Грету, показало, как она сидит и ждет – спокойная, терпеливая, честная, обманутая. Оно отдавало ей должное; и муж отдавал ей должное.
Поначалу это было все. Но теперь в их разговорах приоткрывались двери – и тут же захлопывались. Франсес ловила картинки, которых одновременно чуралась и ждала. Грете нужна машина, чтобы отвезти Рут-Энн к врачу; у Рут-Энн болело ухо, малышка всю ночь плакала. Тед и Грета вместе клеили обои. Вся семья слегла с отравлением, поев каких-то сомнительных сосисок. Франсес ловила больше чем проблески. Она ловила простуды семьи Маккавала. Она начала жить с ними в причудливой, похожей на сон близости.
Но она задала один вопрос:
– А что это были за обои? Которые клеили вы с женой?
Ему пришлось подумать.
– В полоску. В белую и серебряную полоску.
Такой выбор добавил в образ Греты жесткости, резкости, амбициозности, которых не было видно, когда она ходила по улице или делала покупки в магазине, в платочке на голове и в мягких безвкусных платьях в цветочек или просторных клетчатых брюках. Эта крупная, светлая, веснушчатая домохозяйка однажды задела руку Франсес корзиной для покупок и сказала: «Извините». Это было единственное слово, которое Франсес услышала из ее уст. Холодный, робкий голос с заметным акцентом. Голос, который Тед слышал каждый день; тело, рядом с которым он спал каждую ночь. У Франсес задрожали коленки, прямо там, в магазине, напротив полки с готовыми обедами, свининой и бобами. От одной лишь близости к этой большой загадочной женщине, такой невинной и сильной, у нее помутилось в голове и начался озноб.
