XXXVIII.
Тьма. Французъ почти тотчасъ захрапeлъ. "А все-таки онъ повeрилъ, что я англичанинъ. И вотъ такъ я буду eхать на сeверъ, вотъ такъ, - въ вагонe, который нельзя остановить, - а потомъ, потомъ..." Онъ побрелъ по лeсной тропинкe, тропинка разматывалась, разматывалась, но сонъ къ нему навстрeчу не шелъ. Мартынъ открылъ глаза. Хорошо-бы спустить оконную раму. Теплый ночной вeтеръ хлынулъ въ лицо, и, напрягая зрeнiе, Мартынъ высунулся, но въ глаза летeла незримая пыль, быстрая ночь ослeпляла, онъ втянулъ голову. Въ темнотe отдeленiя раздался кашель. "Нeтъ ужъ, пожалуйста, - проговорилъ недовольный голосъ. - Я не желаю спать подъ звeздами. Закройте, закройте". "Закройте сами", - сказалъ Мартынъ и, выйдя въ освeщенный коридоръ, пошелъ мимо отдeленiй, гдe угадывалась сонная мeшанина безпомощныхъ, полураздeтыхъ тeлъ, сопeнiе и вздохи, по-рыбьи открытые рты, клонящаяся и вдругъ поднимающаяся голова, а прямо ей въ носъ - чужая пятка. Перебираясь изъ тамбура въ тамбуръ по скрежещущимъ желeзнымъ площадкамъ, Мартынъ прошелъ черезъ два вагона третьяго класса. Двери нeкоторыхъ отдeленiй были открыты, въ одномъ голубые солдаты шумно играли въ карты. Дальше, въ коридорe спальнаго вагона, онъ остановился у полуспущеннаго окна и такъ живо вспомнилъ вдругъ дeтское свое путешествiе по югу Францiи, и вотъ {180} это откидное сидeнiе у окна, и матерчатый ремень, при помощи котораго можно было управлять поeздомъ, и дивную мелодiю на трехъ языкахъ, - особенно: периколоза... Онъ подумалъ, - какая странная, странная выдалась жизнь, ему показалось, что онъ никогда не выходилъ изъ экспресса, а просто слонялся изъ одного вагона въ другой, и въ одномъ были молодые англичане, Дарвинъ, торжественно берущейся за рукоять тормаза, въ другомъ - Алла съ мужемъ, а не то - крымскiе друзья или храпящiй дядя Генрихъ, или Зилановы, Михаилъ Платоновичъ, съ газетой, Соня, тусклымъ взглядомъ уставившаяся въ окно. "А потомъ пeшечкомъ, пeшечкомъ", - взволнованно проговорилъ Мартынъ, - лeсъ и вьющаяся въ немъ тропинка... какiя большiя деревья! А тутъ, въ этомъ спальномъ вагонe, тутъ eхало должно быть дeтство его; дрожа, освобождало кожаную сторку, а если пройти дальше, тамъ - вагонъ-ресторанъ, и отецъ съ матерью обeдаютъ, - на столикe болванка шоколада въ фiолетовой оберткe, а надъ раскидными дверцами мрeетъ винтовой вентиляторъ среди цвeтущихъ рекламъ. И вдругъ Мартынъ увидeлъ въ окно то, что видeлъ и въ дeтствe, огни, далеко, среди темныхъ холмовъ; вотъ кто-то ихъ пересыпалъ изъ ладони въ ладонь и положилъ въ карманъ. И пока онъ глядeлъ, поeздъ началъ тормазить, - и тогда Мартынъ сказалъ себe, что, если будетъ сейчасъ станцiя, онъ выйдетъ, и уже оттуда пойдетъ къ огнямъ. Такъ и случилось. Подплыла платформа, лунный дискъ часовъ, и поeздъ остановился, выдохнувъ: "Уш-ш-ш-ш-ш..." Мартынъ опрометью бросился къ своему вагону, несразу могъ найти отдeленiе, дважды внeдрялся въ чужую сопящую {181} темноту и наконецъ нашелъ, безцеремонно зажегъ свeтъ, и французъ на лавкe медленно приподнялся, протирая кулаками глаза. Мартынъ сдернулъ чемоданъ, сунулъ въ карманъ книгу, - все это страшно спeша. Онъ не замeтилъ, что уже поeздъ тихо поплылъ, и потому едва не упалъ, спрыгнувъ на скользящую платформу. Прошли окна, окна, окна, и вотъ - уже поeзда нeтъ, пустые рельсы, поблескиванiе угольной пыли между шпалъ.
