– Взгляни еще раз.
Мальчик поднял голову и посмотрел в полные слез отцовские глаза:
– Почему ты плачешь, папа? Потому, что ты не вернешься?
– Нет, это потому, что я тебя люблю. Очень сильно.
– Ты вернешься?
– Я очень постараюсь.
– А что, если не получится?
– Он вернется, Бен, – вмешалась Тереза.
– Нет, давай будем с ним честны, – возразил ее муж. – То, что я собираюсь сделать, очень опасно, сын. Возможно, я не выживу. Если со мной что-нибудь случится, позаботься о своей маме.
– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось… – Мальчик снова заплакал.
– Бен, посмотри на меня – попросил Бёрк.
– Что? – вновь поднял глаза его сын.
– Если что-нибудь случится со мной, ты позаботишься о своей матери. Ты будешь главным мужчиной в доме.
– Хорошо.
– Пообещай мне.
– Я обещаю.
Итан поцеловал сына в макушку и посмотрел на Терезу. Его жена была сильной женщиной.
– Ты вернешься, – сказала она, – и когда вернешься, сделаешь так, чтобы всем в этом городе жилось лучше.
Кочевник намеревался провести еще одну последнюю ночь в глуши, но в тот самый момент, когда он залез в спальный мешок, подвешенный на верхушке сосны, к нему пришло осознание: сна ему сегодня не видать.
Адам провел в дикой местности вне ограды тысячу триста восемь дней. Он не мог сказать точно, но, по его расчетам, Заплутавшие Сосны находились всего в нескольких милях севернее, и теперь, когда стая аберов убралась с его пути, он мог свободно дойти до дома. Каким бы ужасным ни было его путешествие, его мысли каждый день, так или иначе, устремлялись к этому моменту. Мужчина гадал: увидит ли он снова этот город? Каково это будет – войти в ворота? Сделать первый шаг к безопасности, ко всему, что он любил?
В истории Заплутавших Сосен за ограждение выходили всего несколько Кочевников. Среди тех, кто состоял в близком окружении Пилчера, это рассматривалось как несравненная честь и жертва. Насколько знал Хасслер, ни один Кочевник так и не вернулся из долгого путешествия. Он будет первым вернувшимся, если только никто из них не явился домой во время его долгого отсутствия.
Адам действовал медленно, методично, в последний раз упаковывая свой станковый рюкзак «Келти»: пустые литровые бутылки для воды, кремень и огниво, пустая аптечка, последние несколько полосок заплесневевшей вяленой говядины. По обыкновению, мужчина упаковал переплетенный в кожу дневник в герметичный пластиковый пакет. Все, что он испытал и увидел за три с половиной года в глуши, было занесено на эти страницы. Дни скорби. Дни радости. Дни, когда он считал, что его путь вот-вот оборвется. Все, что он открыл, все, с чем столкнулся, было зафиксировано в дневнике.
