— Я всегда любил его творчество. Мне кажется, что его больше ценят за границей, чем на родине. Немцы даже пытались доказать его германское происхождение, придумав ему новую родословную.
Снаружи донеслись голоса вернувшихся с экскурсии постояльцев пансиона. Макс предложил Ивлин руку.
— Пойдем, нам пора отправляться в путь.
Он взял ее под руку, и девушка почувствовала, как ее волнение усиливается.
— Я чувствую, что сегодня будет незабываемый вечер, — неосторожно произнесла она.
Макс повернул к ней голову и посмотрел ей в глаза таким многозначительным взглядом, что у Ивлин замерло сердце.
— Я искренне надеюсь на это, — серьезно произнес он.
Охваченная внезапной паникой, Ивлин попыталась высвободить свою руку. Ей не следовало ехать с ним, она, наверное, сошла с ума. Музыка и Макс — это слишком опасное сочетание. Но он прижал ее руку к себе и быстро повел девушку к выходу. Как будто почувствовав ее сомнения, он твердо заявил:
— Теперь уже поздно отступать.
Ивлин послушно позволила ему проводить себя к машине. На самом деле она вовсе не хотела возвращаться.
Дорога на север до границы проходила через Шарниц и Порта-Клаудиа, откуда виднелись вершины Веттерштайн с одной стороны и Карвендель — с другой. В Шарнице они с Максом увидели на домах прекрасные образцы настенной росписи. Ивлин высказала предположение, что многие английские дома от украшения такой росписью выиграли бы, и стала придумывать подходящие сюжеты для известных ей зданий. Например, скромный дом викария в родной деревне Эми очень оживился бы, если бы на его стенах были изображены святые, каких она видела в церквах Австрии. Макс помогал Ивлин фантазировать, и им было очень весело.
Макс выбрал дорогу через Гармиш-Партенкирхен. Отсюда хорошо была видна гора Цугшпитце, самая высокая в Германии. Постепенно горы остались позади; теперь их путь лежал по равнинной, поросшей лесом местности, которая после Альп казалась менее интересной.
По мере приближения к Мюнхену Ивлин все чаще замолкала; в ней вновь проснулось опасение, что она подвергает себя слишком большому испытанию. Ей случалось бывать на концертах, в которых она сама не принимала участия, чаще всего с кем-нибудь из своих педагогов. Гарри никогда не ходил с ней, считая «музыку для высоколобых» непонятной и скучной. Поэтому вся гамма мыслей и чувств, которую вызывала в Ивлин музыка, никак не была связана с Гарри, так что ее не должны были тревожить воспоминания о нем, но сама музыка всегда глубоко ее волновала. Ей было бы ужасно стыдно, если бы она вдруг потеряла над собой контроль. Макс уже видел, как она плачет и падает в обморок, но неизвестно, как он отнесется к внезапной перемене ее настроения, возникшей без всякой причины.
