Но кто она здесь? Пленница?
Кроме Муонга, за ней вроде бы никто не следил, она ходила, где хотела, и вообще была предоставлена себе самой.
Ее не связывали, ей не угрожали и ничего не требовали…
Чтобы только не умереть со скуки, она участвовала в обыденных делах, которыми занимались женщины племени. И те были настроены по отношению к ней вполне дружелюбно; их не смущало, что она на них не похожа и не умеет говорить на их языке. Они общались с ней с помощью жестов и богатой мимики и искренне радовались, когда видели, что достигли успеха, и охотно спешили на выручку, если она с чем-то не сразу справлялась.
«Да, они — дикари, — размышляла Ника, — но таких искренних и открытых людей редко где встретишь».
Интересно, рассказал ли кому-нибудь Муонг, что она отказала ему в супружеских радостях? Или же нет?..
Сейчас, впрочем, ее в основном занимали мысли о предстоящей охоте.
— Что я должна делать? — спросила Ника.
— А чего бы тебе самой хотелось? Загонять дичь вместе с женщинами или ловить ее с мужчинами?
— Разве Закон не запрещает мне, женщине, выполнять то, что традиционно мужская привилегия?
— Нет, если ты на один день станешь мужчиной.
— Как так?..
— С помощью боевой раскраски и заклинания, которое я, как лучший охотник, имею право произнести, не призывая колдунов. Дети Змеи относятся к такому обряду благосклонно, нужно только, чтобы женщина не ждала ребенка.
— Естественно, — рассмеялась Ника, — беременный охотник — чересчур!
— Иногда в племени рождаются женщины, в которых таится неукротимый дух воинов, — продолжал он, — они любят охотиться и воевать. Это не удивляет наш народ, их просто не принуждают быть такими, как все. Это полезно для племени. Такова, например, Мвиру-Аамили-Мбонго, третья жена вождя. Он гордится ею, хотя она не дарит ему детей.
— Хм, Мвиру-Аамили-Мбонго такая же, как Муонг-Бара-Мбонго, то есть я? И ты тоже гордишься моей необычностью?
Он покосился на нее, но не ответил.
Ника вместе с остальными брела, вооружившись копьем, луком и колчаном со стрелами, старательно обходя многочисленные ловушки, которые уже научилась распознавать. Зато кучи помета зверей, в отличие от силков, никто, в том числе и она, не избегал — так легче было не оставлять своего, человеческого запаха.
Тропа спускалась вниз, в долину. Лес сделался светлее, появился подлесок, и вскоре обвешанные мхами исполинские деревья сменились густыми зарослями злаков слоновьей травы и андропогона. Иногда из-под ног вырывались стайки рябых цесарок, и мужчины мгновенно натягивали тетиву — однако порой птицы, беспорядочно хлопая крыльями и кудахча, успевали скрыться в густой листве.
