Несколько позднее, после нашего возвращения в Германию и перевода в Норвегию мне довелось на краткий срок свидится с Тимом Шульцом, моим незабвенным старпомом. Тим поведал мне, как совсем недавно встретил Пруса в Осло и тот вдруг проявив несвойственную ему прежде сентиментальность разговорился, разогревшись, после изрядной порции акевита, норвежской водки. Он почему то вспомнил именно ту историю на станции в Лотарингии, недалеко от города Мец.
- Знаете Шульц, после той истории со спасением иудейских младенцев меня не покидает ощущение, что я на сутки влез в шкуру праведника. Вообще то эти ребята вызывают у меня не больше уважения, чем портовые шлюхи славного Гамбурга. Что меня более всего бесит в людях, так это фарисейство. Праведник это тип, который вечно носится с такими лживыми понятиями, как человеколюбие или ещё мудрёнее, сострадание-сочувствие. Они так жаждут возлюбить ближнего, что готовы в самом деле отдать за это сомнительное удовольствие собственную жизнь, предварительно хорошенько помучившись от рук этих самых ближних. Эти святоши похоже искренне принимают своё скрытое похотливое влечение к особям обоего пола за человеколюбие.
Представьте, каково это, человеку моего сорта, смотрящего на мир ясными, незамутнёнными гуманистическими извращениями глазами, оказаться по иронии судьбы в роли спасителя средней руки. Знаете, на чём я себя поймал? Мне захотелось продлить этот извращённый эксперимент! Страстно захотелось любить и быть любимым! Помогать, защищать, спасать, проявлять благородство! Отымей сатана в аду всех святых угодников! Я, однако, вовремя спохватился, меня не проведёшь! Как я мог принять эту пошлую вселенскую похоть за что-то другое. Я понял в чём фокус, милый Шульц. Я просто чертовски проголодался. У меня очень давно не было бабы! – Закончив это словоизвержение, Прус громогласно расхохотался.
Знаете, почему я тогда на станции влез в ваши разборки с лагерными вояками. Я ненавижу этих ублюдков, даже больше, чем дворянчиков-чистоплюев вроде фон Шторма? Граф по крайней мере последователен и уверен в себе. Что же касается этого клоуна с адмиральским именем Тирпиц, он хуже всяких ненавидимых им же либералов. Знаете, почему он не может делать своё дело спокойно и без эмоций, не впадая в истерические припадки, словно забеременевшая гимназистка? Тирпиц в глубине души сомневается в своей правоте. Какая-то часть его постоянно против того, что он совершает. Его внутренняя борьба превращает его из солдата в безумного шизофреника с раздвоенным сознанием. Знаете, Шульц, я всё больше встречаю людей подобных этому разжалованному ротмистру, а это поверьте плохой признак. С такими вояками мы войну точно проиграем. Это означает, что великий эксперимент начатый фюрером провалился. Нам так и не удалось создать из немцев нацию сверхлюдей. Не рассуждающих, на все сто уверенных в правоте своего дела, не сомневающихся в своём праве на мировое господство. Надо было дать Германии дополнительно хотя бы полтора десятка лет на воспитание ещё одного поколения. Поколение расы господ, не ведающее сомнений, избавленное от проклятой немецкой сентиментальности и привитой евреями склонностью к философствованию. Фюрер поторопился, ввязавшись в войну на два фронта. Эта его роковая слабость, страсть к тщеславию, потребность во всенародном обожании. Только сейчас, Тим, я с ужасом понял, что наш фюрер, наш обожаемый вождь, Рыцарь Рейха в сверкающих доспехах доблести, всего лишь неисправимый романтик. О, как страстно он мечтал о реванше. Войти в ненавистный и любимый Париж победителем. Он вошёл и что теперь?! Человек, да всего лишь человек, а вовсе не демиург посланный нам высшими силами. Только не подумайте, капитан-лейтенант, что Прус сдулся, распустил сопли. Нет, Шульц. Как бы ни было, но я останусь цельной натурой, хищной океанской акулой, Гюнтом Драконом. Я верю только в себя и пуст век мой будет краток, но я погибну с лёгким сердцем, не изменив своей простой вере в силу. Немощным не место на этой планете. Пусть выживут сильные и лишь они наследуют эту Землю.
