Переворот [сборник] | страница 27

Пилатов тем временем продолжал:

— Если все так, как я говорю, тебе не страшно оказаться у разбитого корыта? Придут другие, нас обязательно смешают с говном. Ты об этом думаешь?

— Как же ты видишь перспективу?

— Честно? Подлинного диктатора я вижу в твоем лице. Ты — и никто больше. Потому что ты умный, волевой, которому по плечу сжать в кулаке разболтанное племя русских ланцепупов и держать его в повиновении. Так! — Пилатов сжал кулак и показал наглядно, что он имеет в виду.

«Врет, собака, — подумал Дружков. — Врет и не краснеет. Диктатором он видит себя самого. Ишь, как уверенно трясет кулаком. А на меня рассчитывает спихнуть грязное дело: убрать все помехи на пути к его диктатуре. Я, конечно, их уберу. Но вот кто воспользуется плодами, еще посмотрим. Во всяком случае, Сережу к верховной власти не допущу. Хорошая пенсия, и пусть мемуары пишет. Совести у него ни на грош. Скольких уже продал. Потому даже мемуары должен прочитать цензор».

Вслух сказал:

— Какой я диктатор. Ты — другое дело. Я тебя охранять буду.

Пилатов потупил взор.

— Не будем об этом пока. Время все по местам расставит. Но за Щукиным — пригляди. Ты или я, он обоим помеха.

— Спасибо, Сергей, ты заставил меня о многом задуматься…

Фраза прозвучала с подтекстом скрытой угрозы. Подлый холодок пробежал по спине Пилатова. Он улыбнулся новой, отсутствовавшей до сих пор в его арсенале одиннадцатой улыбкой — жалкой. Хотя в глубине души жила надежда, основанная на тонком расчете: у Дружкова сейчас не так много союзников, чтобы отвергать поддержку его, Пилатова. Короче, бог не выдаст, свинья не съест.

Вдоль тротуара одной из московских улиц, сузив и без того тесный проход, с благословения архитектурного надзора строители сляпали из толстых досок торговый ряд. Прилавки и навес вымазали темно-зеленой краской, и еще до того как краска высохла, ряд заселили чернобровые смуглые мужики с физиономиями потенциальных абреков. На прилавках появились груды бананов всех сортов — от зеленоватых, до черных, тронутых точками гнили. Здесь же лежали шишки ананасов, киви, агавы. За лотком, украшенным ярко-оранжевыми, явно не кавказскими мандаринами, сунув руки в карманы, стоял

Аслан Тамиров, славившийся на базаре тем, что весы его были опечатаны пломбами пробирного надзора и показывали точный вес — до грамма. На обвесе свой бизнес Тамиров не строил. Был он к тому же добрым и покладистым. Порой, увидев старушку победнее, он брал из горки самый красивый мандарин и протягивал милостиво со словами: «Возмы, мамаша. От всэй души».