Генеалоги внесли, однако, в родословные рождение сына и дочери маркиза и маркизы д’Оре; других детей у супругов не было. Имя д’Оре по-прежнему значилось в списках французского дворянства, но уже двадцать лет никто из членов этой фамилии не был замешан ни в альковных интригах, ни в политических делах, не был ни приверженцем, ни противником г-жи Помпадур или г-жи Дюбарри, не участвовал в победах маршала де Брольи, не потерпел поражение вместе с графом де Клермоном — о них не было ни звука ни отзвука, и про них совершенно забыли.
Между тем древнее имя сеньоров д’Оре было два раза произнесено при дворе, но тихо, без всякого отголоска: в первый раз в 1769 году, когда молодой граф Эмманюель был принят в пажи его величества Людовика XV, и второй раз, когда он вышел из числа пажей и поступил в мушкетеры юного короля Людовика XVI. Вскоре граф познакомился с неким бароном де Лектуром, который был дальним родственником г-на де Морепа и имел на него довольно большое влияние. Барон, расположенный к Эмманюелю, представил его этому старому царедворцу, и тот, узнав, что у графа д’Оре есть сестра, сказал мимоходом, что их семьи могли бы породниться.
Молодой и честолюбивый Эмманюель очень обрадовался этому предложению: ему надоело бороться с забвением, которому было предано их семейство, а этот союз подавал ему надежду занять со временем при дворе место, принадлежавшее его отцу в царствование покойного короля, и он с поспешностью ухватился за первую открывавшуюся ему возможность. Господин де Лектур также настаивал на немедленной свадьбе под предлогом скрепить родственным союзом дружбу свою с Эмманюелем, а это было тем более лестно для молодого графа, что человек, добивавшийся руки его сестры, никогда не видел ее. Маркиза д’Оре также с радостью согласилась на брак, открывавший ее сыну путь к королевским милостям. Таким образом, все уже было улажено если не между женихом и невестой, то между их семьями, и Эмманюель, опередив жениха всего на три-четыре дня, ехал сообщить матери, что все сделано по ее желанию. Будущей же супруге Маргарите просто объявили о принятом решении, не спрашивая ее согласия, — примерно так же как объявляют осужденному смертный приговор.
Убаюканный блестящими мечтами о своем предстоящем возвышении, лелея в уме самые честолюбивые планы, вернулся молодой граф Эмманюель в мрачный замок своих предков. Башни феодальных времен, почерневшие от времени стены, поросшие травою дворы составляли совершенную противоположность лучезарным надеждам их владельца. На полтора льё вокруг замка не было никакого жилья; одним из фасадов он выходил на ту часть океана, которую прозывали Диким морем, потому что буря беспрестанно вздымала его волны; другим фасадом он был обращен в огромный парк, уже лет двадцать предоставленный прихотям своей растительности и превратившийся в настоящий лес. Что касается внутренних покоев, то, за исключением комнат, занимаемых хозяевами, все остальные были заперты и убранство их, обновленное в царствование Людовика XIV, благодаря стараниям многочисленной прислуги сохраняло еще тот богатый и аристократический вид, какой начала утрачивать более изящная, но не столь величественная современная мебель, что выходила из мастерских Буля, привилегированного придворного поставщика.
