Перед тем, как уйти, Алекса подбежала ко мне и схватила за руку. Она ничего не сказала, но на ее лице появился тот обеспокоенный взгляд, как у мамы с папой. Я прижалась к ней и вздрогнула, когда открылась дверь, впуская солнечный свет.
Я видела, как новости расходятся по толпе. Видела это в их лицах, как менялось их выражение, когда они узнавали. Я слышала шепотки, следующие за нами по пятам, пока мы шли через рынок. И худшим было то, что все прекратили разговаривать, услышав эту новость. Я не знаю, слышали ли вы когда-нибудь, как молчит целая улица людей, но это жутко.
Справедливости ради, некоторые их них пытались вести себя нормально. Но никто не пытался смотреть мне в глаза, вместо этого они украдкой переглядывались, когда я поворачивала голову. Я ощущала их взгляды кожей как булавочные уколы. Если я оборачивалась, они быстро отводили взгляд. Оливия, быстро моргая блестящими глазами, взглянула на зевак.
Никто не проронил ни слова. Мне кажется, это самое худшее: они вели себя тихо, словно на похоронах.
У нас была запланирована вечеринка. Ожидались и были приглашены друзья и соседи, особенно куча парней, которые вечно толпились вокруг Оливии. В конце концов, оказалась только семья – полагаю, плохие новости быстро разносятся. Я говорила себе, что меня не волнует, что никто из моих друзей и одноклассников не пришел. И меня не волнует, что тетя Вики вышла с побелевшим лицом, когда услышала, извинившись за ранний уход. Её все равно никто не любил и она дарила худшие подарки на Двенадцатую ночь. (Хотя мама поймала её перед тем, как она исчезла и сказала: «Если уйдешь сейчас, никогда больше не возвращайся». Тетя Вики осталась.)
Меня не взволновало, когда Алекса ухватила Оливию – не перестававшую моргать и прикрывать ладонью рот – за локоть и повела ее вокруг дома. Она сделала это мимоходом, никто не должен был заметить. Будто мы не услышали, как расстроилась Оливия, подав второе и скрывшись из виду. Гил пытался отвлечь меня, рассказывая анекдот, но я отмахнулась и направилась вслед за ними.
Алекса, чьи пальцы все еще впивались в локоть Оливии, яростно зашептала:
–– Соберись, ты же не хочешь, чтобы она увидела...
И Оливия вылупила на нее глаза, прикрыла лицо руками, не переставая качать головой.
–– Она не может... не хочет... –– Голос ее надломился и она умолкла.
Выражение лица Алексы стало таким тяжелым и злобным, что я отступила назад
–– Да. Ей придется. Всяко придется, только по-другому. И ей ничем не поможет...
