Пьесы в прозе | страница 19



Трощейкин.

Говорят, отвратительная примета. Я в приметы не верю, но почему-то они у меня в жизни всегда сбывались. Как неприятно... Ну, рассказывайте.

Ревшин.

Да кое-что есть. Только убедительно прошу -- ни слова вашей женке. Это ее только взбудоражит, особенно ввиду того, что она к этой истории относится как к своему частному делу.

Трощейкин.

Хорошо-хорошо... Вываливайте.

Ревшин.

Итак, как только мы с вами расстались, я отправился на его улицу и стал на дежурство.

Трощейкин.

Вы его видели? Говорили с ним?

Ревшин.

Погодите, я по порядку.

Трощейкин.

К черту порядок!

Ревшин.

Замечание по меньшей мере анархическое, но все-таки потерпите. Вы уже сегодня испортили отношения с Вишневским вашей склонностью к быстрым словам.

Трощейкин.

Ну, это начхать. Я иначе устроюсь.

Ревшин.

Было, как вы знаете, около десяти. Ровно в половине одиннадцатого туда вошел Аршинский, -- вы знаете, о ком я говорю?

Трощейкин.

То-то я его видел на бульваре, очевидно, как раз туда шел.

Ревшин.

Я решил ждать, несмотря на дождик. Проходит четверть часа, полчаса, сорок минут. Ну, говорю, он, вероятно, до ночи не выйдет.

Трощейкин.

Кому?

Ревшин.

Что -- кому?

Трощейкин.

Кому вы это сказали?

Ревшин.

Да тут из лавки очень толковый приказчик и еще одна дама из соседнего дома с нами стояли. Ну, еще кое-кто -- не помню. Это совершенно не важно. Словом, говорили, что он уже утром выходил за папиросами, а сейчас, наверное, пойдет завтракать. Тут погода несколько улучшилась...

Трощейкин.

Умоляю вас -- без описаний природы. Вы его видели или нет?

Ревшин.

Видел. Без двадцати двенадцать он вышел вместе с Аршинским.

Трощейкин.

Ага!

Ревшин.

В светло-сером костюме. Выбрит, как бог, а выражение на лице ужасное: черные глаза горят, на губах усмешка, брови нахмурены. На углу он распрощался с Аршинским и вошел в ресторан. Я так, незаметно, профланировал мимо и сквозь витрину вижу: сидит за столиком у окна и что-то записывает в книжечку. Тут ему подали закуску, он ею занялся, -- ну а я почувствовал, что тоже смертный, и решил пойти домой позавтракать.

Трощейкин.

Значит, он был угрюм?

Ревшин.

Адски угрюм.

Трощейкин.

Ну, кабы я был законодателем, я бы за выражение лица тащил бы всякого в участок -- сразу. Это все?

Ревшин.

Терпение. Не успел я отойти на пять шагов, как меня догоняет ресторанный лакей с запиской. От него. Вот она. Видите, сложено и сверху его почерком: "Господину Ревшину, в руки". Попробуйте угадать, что в ней сказано?