– Что здесь происходит?! Марианна! Освальд! Немедленно прекратите!
Мальчишка нехотя отпустил смоляные кудри княжны, а та, слезая с него, напоследок пнула брата. Тот заныл, больше не от боли, а чтобы пожалели.
– Марианна!
– Мама, он первый начал! – задыхаясь, крикнула Куколка. – Он мои письма украл! А если бы граф услышал?!
– А если бы граф увидел тебя?! Что бы он подумал? На кого ты похожа?
– Но ма…
– Никаких «ма»! Немедленно оденься! А ты, ты как здесь оказался?!
Мальчишка что-то прошепелявил.
– Освальд, – прошипела княгиня, – если ты не прекратишь пакостить сестре, я тебе обещаю, ездового орла ты не получишь! Все понял?! Быстро к себе!
Высокая женщина в темно-синем бархатном халате вышла на балкон. Кончиком туфли отбросила рассыпавшиеся рододендроны, перешагнула через лужу. Я восхитилась ее гордой осанкой. И ведь она без корсета!
Княгиня тем временем приказала горничной:
– Уберись здесь! И принеси две чашки ромашкового настоя.
Послышался шелест одежды, и на балкон вышла Куколка, по примеру матери одетая в халат.
– Мам, ты сердишься? – залезла она под мышку княгине. Та несильно потянула дочку за ухо.
– Сержусь. – Но было слышно, что она улыбается. Наклонилась и поцеловала девушку в макушку. – Взрослая леди уже, а ведешь себя…
Дальше я не подслушивала. Тихо пробралась к выходу с галереи и прошмыгнула лестничный пролет, не замеченная стражей.
– …Лира, ты плачешь? Кто тебя обидел? – спросил поздно вернувшийся Тимар.
– Я? Нет…
– Ну как же нет, когда да?
– Давай спать, – буркнула я, отвернувшись к стене.
– Ну, как знаешь.
Тимар задул свечу и сразу уснул, а я еще долго ворочалась, впервые за три года вспомнив о матери.
Утром меня никто не будил, и я провалялась в постели до обеда. Настроение было сумрачным, под стать хмурому дню с шелестящим по траве и камню дождем. Но если к ужину распогодилось, то мне стало еще горше. Раньше я как-то не задумывалась об отношениях с матерью, принимая как данность, что меня не любят. Подслушанный вчера разговор, нежность, с которой княгиня ласкала набедокурившую дочь, была равносильна удару под дых. И я впервые задумалась – а почему так? Что я ей сделала? Почему она так ненавидела меня? Только за то, что я похожа на отца? Почему?!
Из замка я вышла через кухню, избегая встреч с гостями, выбралась за внешнюю стену и спустилась к мелкой речушке, по которой отводили воду изо рва. Пологие берега заросли бузиной и калиной, их корни крепко держали почву, не позволяя ей расползаться во время ливней и редких паводков. Я села на обсохший на макушке, но все еще мокрый по бокам камень и обняла колени, жалея себя. Камень был холодный, и попа, обтянутая перешитыми замшевыми бриджами, начала мерзнуть.
