-- Мы, Василий Андреич, сегодня ночью намерены дать тягу отсюда,-- говорил, например, за вечерним чаем изгнанник-литератор, притворяясь совершенно серьезным.
-- Чего изволите?-- спрашивал Василий Андреич, не поддаваясь на подставленную удочку.-- Бегите, бегите, господа... А бежалка-то у вас есть?
-- А что значит "бежалка", Василий Андреич? -- любопытствовал граф, с трудом удерживаясь от смеха.
-- Бежалка-то-с? Это такой инструмент бывает... о двух полозьях...
-- А! вон оно что. Нет, мы думаем на своих ногах попробовать,-- шутил граф.
-- Не вынесут: у вас сапожки тоненькие-с,-- отшучивался Светлов. Но через минуту он задумывался и серьезно упрашивал: -- Вы, господа, и взаправду не убегите от меня! Этак-то ведь и меня с вами ушлют куда-нибудь в тартарары...
А то бывали и другие минуты, и их-то преимущественно и любил Светлов. Увлеченный воспоминаниями прошлого, кто-нибудь из товарищей внезапно заговаривал о прежних друзьях, разбросанных по разным уголкам своей необъятной родины, яркими чертами обрисовывал былые сцены; припоминалась бурная, полная тревог и опасений, прошлая жизнь,-- и миновавшие, но еще свежие события, нить за нитью, рельефно и прозрачно выступали из того мрака таинственности, в каком представлялись обыкновенно непосвященным. Иногда заговаривали все разом, спорили; сказывалось задушевное слово, прорывалась задушевная мысль; обнаруживалось многое такое, чего нигде не прочтешь, чему ни из какой книжки не научишься и что поймешь, только наслушавшись об этом от живых людей. Крепко полюбились Василью Андреичу такие минуты. "И у кого только достает сердца ссылать этаких умных, этаких благородных людей?!" -- наивно думалось ему тогда. Оглядывался при этом и на себя Василий Андреич, припоминал до мелочей и свое прошлое,-- и какая-то невыносимо жгучая тоска закрадывалась ему в душу. Еще ничтожнее казался он после этого самому себе, еще больше съеживался, снова забирался в угол с своей чашкой, и тогда уже никакие дурачества этого веселого, никогда не унывавшего кружка не могли рассмешить Светлова; даже будто сердила его подобная веселость. "Ну! теперь ненастье зарядило на всю ночь до утра",-- говорил в таком случае, махнув рукой, изгнанник-литератор, искоса и не без удивления поглядывая на притихнувшего Василья Андреича,-- и вдруг все разом умолкали, будто по уговору, точно в доме появился покойник. Часто случалось, что Светлов и сам расспрашивал о многом, но чаще всего о таких вещах, которые в наше время любой школьник знает вдоль и поперек.
