Октябрь восемь.
Она бредет среди человеческих фигур. Где-то слышится визгливый женский смех, крики, ругань. Из открытой двери ближайшего бара доносится надсадный голос расстроенного пианино. В двух шагах от входа, привалившись к стене, блюет матрос.
Октябрь испугана. Как она здесь оказалась? Она пытается вспомнить, но не может. Пустота завладела ее памятью, хотя… Кое-что все же всплывает, но очень смутно и лишь отдельные образы, фрагменты. Словно кусочки мозаики. Кажется, она от кого-то бежала. Кажется, за нею кто-то гнался. Но кто? И как она оказалась здесь?
Вокруг снуют человеческие тени. Незнакомые, безобразные, пугающие… Они находятся в постоянном движении, словно боясь остановится.
Октябрь движется мимо темного переулка. Он похож на черную каменную пасть, источающую помойный запах. Большую его часть занимает мусорная куча, в которой, как кажется, движется что-то. Крысы? Она боится крыс. Но тут прямо из переулка на нее вываливается грязный бродяга. Его глаза безумно сверкают в свете уличного газа, щербатый рот искривлен страшной гримасой. Отвратительно ругаясь, он пытается ухватить Октябрь, но ей удается увернуться. И, вскрикнув, она бросается прочь, слыша, как вдогонку ей летят проклятия.
Сердце в груди бьется вдвое чаще, чем ударяются о землю ботинки. Вперед, без оглядки, не разбирая дороги.
Она бежит, сама не понимая куда, лишь бы подальше от этого страшного места. Но вдруг чья-то рука, останавливая, ложится ей на плечо, и сердце в груди вмиг обмирает. Испугано, Октябрь вскидывает глаза и…
Но человек, стоящий перед ней, вовсе не тот испугавший ее бродяга. Высокий, в рыжих усах, его лицо выглядит вполне благообразно, хотя одежда изрядно поносилась и местами на ней заметны следы починки. Он смотрит на Октябрь внимательными, задумчивыми глазами.
— Ты чего-то испугалась? — спрашивает он. Голос у него приятный.
Но Октябрь до сих пор настолько напугана, что не может произнести ни слова в ответ.
— Где твой дом, девочка? Ты заблудилась?
Октябрь кивает, и внезапно слезы, которые она так долго сдерживала, ручьем проливаются наружу. Плача, он содрогается всем телом. Большая, тяжелая, но ласковая ладонь ложится ей на голову.
— Ну же, не плачь, успокойся. Все будет хорошо. Хоть что-нибудь ты помнишь? Свое имя? Родителей?
Размазывая слезы по лицу и судорожно всхлипывая, Октябрь мотает головой.
Ладонь, успокаивая, гладит ее.
— Ничего, главное не плачь. Ты наверное голодна? Идем, я накормлю тебя. Я отведу тебя туда, где о тебе позаботятся, — говорит незнакомец. — Ты мне веришь?
