— Семга — рыба сильная, ох, сильная! — сказал Александр Титыч. — Вверх по Кеми идет, по такому водопаду — бревна ломает, — а она прыгает, летит метра четыре с волны на волну, брюхом ползет по камням. Всем детей надо оставить, и рыбе тоже, — продолжал он, когда карбас пошел к новому «дворику». — А умна! Прибил ее — Деваться некуда! Затихла. Пока в воде — все готова разорвать, а как только вытащил ее — обмякнет вмиг, будто поняла: конец. А самцы, эти дураки-молочники, кочевряжатся.
— Вы ловите на старых тонях, а может быть, она ушла в новые места? — осторожно спросил Илья.
— Рыба не человек, редко прыгает с места на место. Где уж деды отыскали ее, там и водится, — отрубил Александр Титыч, снова опуская. ко дну тонкий шест багра.
И опять та же процедура: полоскание сетей, кольцо за кольцом поднимаются на борт.
— Пойди, попробуй, — обратился к профессору Александр Титыч, протягивая багор.
Даниил Андреевич попытался встать, покачнулся, чуть не упал.
— Нет, не смогу, не рыбак, — засмеялся он.
— А ты ловил? — Титыч взглянул на Илью.
— Бывало. На Онеге судаков.
— Тоже рыбка царская, — сказал Александр Титыч и повернулся к Петру: — Давай-ка, кораблестроитель, с тобой на пару потягаем рыбку.
Петру было тяжеловато вытаскивать сети, он это делал с трудом, весь вымок, но был горд, что все у него ладится.
Карбас все глубже оседал в воду, тяжелые бьющиеся тела рыбин заполняли его, пока молодой рыбак не оказался в рыбе почти по колено. Вся середина карбаса доверху была заполнена уловом. Мокрые, облепленные чешуей, усталые рыбаки снова сели перекурить.
— Сколько вы, интересно, поймали рыбы за свою жизнь? — спросил Илья.
— Э-э, сынок, в океане не уместится. Люблю я ее, и она меня любит, — и, помолчав, добавил: — А серчает, однако ж. Ведь это только представь себе, сколько я ее из воды повыдергал! Но не баловал никогда. Чего не было — того не было. Даже в мальчишках рыбку не всякую брал удочкой. Мелкая, несъедобная — отпущу. Живи! Рыба меня кормила, поила, семью мою сберегла. Возле рыбы и помру, перед рыбкою и ответ буду держать на том свете, — Александр Титыч сгорбился, закашлялся.
— Хорошая, красивая у вас работа! — сказал Илья.
Александр Титыч обтер лицо, почесал «ежик», прищурился, выпустил клуб дыма.
— Ты мои руки посмотри, на-ка вот, посмотри, — сказал он и вытянул правую руку так, что она вылезла из рукава.
Белое запястье увидел Петр и широченную, разработанную до уродливости, загорелую до черноты кисть. Пальцы были жесткие, искореженные, с распухшими суставами, не разгибались.
