— Так и осталась ты без голубой и без желтой, — договорил за нее Петр, — но отчего же ты не сказала потом?
— Не умею я говорить, когда обидят. Вообще-то научилась теперь на работе, а раньше не могла. Надуюсь, замолчу, и все.
— Ты, значит, и на Раису Васильевну обиделась? — спросил Петр. — И до сих пор?
— Я долго тогда мучилась. Все не могла простить. Потом простила. Да, видно, не до конца, — вот и мучаюсь с тех пор. А особенно, когда отдала она меня на воспитание. Я думала, что к себе возьмет, — не взяла. Глупая я. У нее своих детей полно, понять надо было, а вот осталось и это во мне. Плохо, когда не можешь простить любимого человека, хуже нет… Поеду я к ней. Вот сошью новое платье и поеду.
— Поезжай, как есть, — сказал Петр.
— Поеду, — быстро ответила Ольга. Она даже повеселела от этого решения. — Что-то холодно стало.
— Да, потягивает с реки, — сказал Петр. — Вон и туман.
Легкие полосы, облачка тумана повисли над водой, — слоистые, прозрачные, как дым от сигареты. Крякнул селезень в кустах, промчались два огня — фары машины — через мост, ярче разгорелись звезды на небе.
— Пора забираться в палатку. Там должно быть тепло.
Ольга встрепенулась.
— До чего же ты пугливая… или напуганная, — сказал Петр. — Ты себя боишься, своей свободы. Внешне — да, никто тебе не запрещает делать, что ты хочешь, а на самом-то деле ты как рабыня: ты уж слишком во власти своих правил, привычек, страхов.
— С чего ты взял? — удивилась и даже рассердилась Ольга.
— Я видел, как ты уезжала из дома, озираясь. Ты боялась всего: что скажут дома, что скажут старухи на скамеечках, что подумаем мы, что скажут на работе, — разве не так?
Ольга промолчала. А Петр отчитывал ее, как маленькую. Он резко говорил:
— Я уверен, что ты считаешь себя некрасивой, ты и держишься, как дурнушка, а на самом-то деле… — Петр помолчал. — На самом-то деле ты как-нибудь вглядись в себя получше. Нет, для начала не в себя даже, а в глаза человека, который тебя любит.
— Такого нет, — сдавленно сказала Ольга.
— Неправда, — сказал Петр. — Этого быть не может. В твоем Иванове слишком много девчонок и слишком мало парией, и ты решила, что твое место последнее, есть покрасивее тебя, и то не могут выскочить замуж. А при чем тут расписная красота? Красоток теперь столько, что лучше бы их было поменьше. Лучше, если бы поскромнее, да подушевнее были бы женщины. Нет уж, красота тут ни при чем. Ты видела, до чего красива Соломония Сабурова, а вон какая судьба ей досталась.
