Двери отворяются во всю ширину, члены палаты прибывают, а стрелки стенных часов ползут вперед, вперед. Председатель выражает добрым одобрение кивками и пожатиями руки и наказывает злых, отворачивая от них лик свой, ибо он должен быть справедливым.
Приходит репортер «Красной шапочки», уродливый, не совсем трезвый и заспанный. Тем не менее ему, кажется, доставляет удовольствие давать на вопросы новичка правдивые ответы.
Двери еще раз широко растворяются, и входит человек столь уверенными шагами, будто он у себя дома: это эконом канцелярии налогового присутствия и актуар присутствия по окладам; он подходит к креслу, здоровается с председателем и роется в бумагах, как будто это его собственные.
— Кто это? — спрашивает Фальк.
— Это старший письмоводитель,— отвечает сотрудник «Красной шапочки».
— Как! Здесь тоже письмоводительствуют?
— Тоже! Это ты увидишь! У них целый этаж набит писцами; все чердаки набиты писцами, а скоро и подвалы будут полны ими!
Теперь внизу кишит муравьиная куча. Удар молотка, и становится тихо. Старший письмоводитель читает протокол последнего заседания, и он принимается без возражений. Потом он же читает ходатайство об отпуске Йона Йонсона из Лербака. Принимается!
— Разве у вас здесь и отпуска? — спросил удивленно новичок.
— Конечно! Йону Йонсону надо ехать домой сажать картошку.
Теперь помещение заполняется молодыми людьми, вооруженными бумагой и перьями. Все старые знакомые еще с той поры, когда Фальк был чиновником. Они садятся за маленькими столами, как бы собираясь играть в преферанс.
— Это писцы,— объявил сотрудник «Красной шапочки»,— они, кажется, узнают тебя!
И действительно, они надевают пенсне и глядят на голубятню так же презрительно, как в театре зрители партера глядят на галерку. Теперь они шепчутся между собой о ком-то отсутствующем. Фальк так глубоко тронут таким вниманием, что он не особенно любезно приветствует Струве, входящего в голубятню.
Старший письмоводитель читает ходатайство об ассигновании на новые камышовые циновки для вестибюля и новые медные номера на ящики для калош. Принимается!
— Где сидит оппозиция? — спрашивает непосвященный.
— Черт знает, где она сидит!
— Но ведь они на все говорят «да».
— Подожди немного, услышишь.
— Разве они еще не пришли?
— Здесь приходят и уходят, как кому заблагорассудится.
— Но ведь это, значит, совсем, как чиновники!
Консерватор Струве, услышавший эти легкомысленные слова, считает своим долгом заступиться за правительство:
