— Я только что видел его у площади Этуаль, за рулем роскошного авто.
— Это какой же Аннибале? — Жена в раздумье уставилась перед собой. — Ах, Аннибале Ридольфи? — вдруг, словно вспомнив, воскликнула она и тотчас проявила нескрываемый интерес, что в данной ситуации и понятно. — Значит, вы видели Ридольфи?
— Да.
— Здесь, в Париже?
— Говорю же вам! — Я даже присочинил, будто бы мы с итальянцем раскланялись. Ложь чистой воды, но цели своей я добился: узнал, что Ридольфи действительно находится в Париже.
— Отчего же вы не остановили его? — спрашивает моя супруга и ну разливаться соловьем: уж какой он душка, этот Ридольфи, приятный да веселый, хорошо бы хоть ненадолго залучить его в нашу компанию… Словом, расхваливает его передо мной на все лады, а я не свожу с нее глаз, дивясь ее неуемной дерзости. Да уж, дерзость, граничащая с бесстыдством, была у нее, можно сказать, в крови. Мне давалось понять, что, докопайся я до правды, ее этим не запугаешь.
— Нужен он мне, кривомордый этот! — не сдержавшись, грубо выпалил я. На что она, не унимаясь, опять за свое:
— Неужели у вас нет желания повидаться с ним?
— Нет у меня такого желания! — отрезал я, вкладывая в эти слова всю силу своей неприязни. И отвел от нее взгляд.
«Будь у нее ребенок, пожалуй, она бы изменилась», — преследовала меня мысль по ночам. Но о ребенке жена моя и слышать не хотела.
Меня же сама жизнь заставила забыть об этих неприятностях, как и о прочих личных невзгодах. Пошла трудная полоса — экономический спад, кризис, что прежде всего сказалось на судоходстве. Каким-то чудом мне удалось удержаться на плаву, правда, ценой немалых усилий. Я снова работал в Леванте и иногда месяцами не виделся с женой. Помнится, однажды был случай, когда я совершил путешествие через Константинополь и провел в дороге шестьдесят часов, лишь бы побыть с ней денек. А в другой раз решился на перелет из Порт-Саида (что по тем временам было нешуточным делом), потому как меня одолевали дурные предчувствия, и я места себе не находил. (В самолете мне сделалось дурно, подобные новшества не для моего поколения.) Что уж греха таить, скучал я по ней и ничего не мог с собой поделать.
И дома в ту пору мне было хорошо. Очень хорошо. После портовой сутолоки и шума — тишина, жалюзи опущены, внешний мир оставлен за пределами квартиры, а на сердце благодать и покой. Словом, должен признать, гнездышко наше было обустроено так, чтобы мне в нем было уютно, и отчего здесь не упомянуть мою жену с благодарностью, если она того заслуживала.
