— Сознаюсь перед Вами, на мне лежит большая вина. И я обязана искупить ее.
— Большая вина? Перед кем?
— Перед сестрой моей, Агнессой. Я уделяла ей слишком мало внимания.
— Разве вы забыли, что отреклись от мира, в том числе и от вашей семьи?
— Я не могу оставаться равнодушной к страждущей и, может быть, заблудшей душе…
— А вы уверены, что это так?
— Я чувствую, что с сестрой творится неладное. Она ничего не рассказывает, но я вижу, как ей плохо.
— Вы исповедались?
— Да, Преподобная Мать.
— И какова была воля Божья, высказанная устами священника?
— Молиться за сестру, продолжая в то же время ухаживать за стариками.
— Да будет так! Но один долг не должен мешать исполнению другого! Вы свободны, сестра.
Элизабет вернулась к своим обязанностям. Но напрасно она трудилась не покладая рук: ничто не отвлекало ее от мыслей о своей «большой вине». Как легкомысленно она поступила, полагая, будто молитв одной сестры достаточно, чтобы уберечь душу другой от соблазнов мира. Как она допустила, чтобы Агнесса стала манекенщицей? Ведь тем самым она одобрила и по существу поощрила ее кокетство!
Поэтому, несмотря на строгое предупреждение настоятельницы, несмотря на заботу сестер по вере, силы Элизабет таяли с каждой неделей. Днем и ночью она думала лишь о жертве, которую должна принести, лишь бы помочь Агнессе освободиться от ее страшной тайны, и это пересиливало и ее волю, и ее веру.
И вот однажды, когда Агнесса пришла повидать сестру, привратница сообщила ей:
— Вы явились вовремя. Мать-настоятельница хотела написать вам. Сестре Элизабет нездоровится.
— Что вы говорите? — заволновалась Агнесса.
— Бедняжка слишком переутомилась в последнее время… Говорила она вам, что уже несколько раз теряла сознание?
— Я заметила, что она плохо выглядит, но она уверяла меня, что все в порядке. Так она теряла сознание?
— Позавчера с ней случился серьезный обморок. Пришлось вызвать врача. И знаете, что он обнаружил? Мне не следовало бы вам говорить, но ведь вы же единственная ее родственница! Она наложила на себя епитимью и умерщвляла плоть власяницей. Достойнейшее поведение, но, к сожалению, ее организм, и без того изнуренный повседневными трудами, не смог такое выдержать. Она так слаба, что пришлось положить ее в монастырский лазарет. Я предупрежу Мать-настоятельницу, что вы пришли.
Кабинет Матери Марии-Магдалины выглядел таким же строгим, как и приемная, с той только разницей, что вместо статуи святого Иосифа на стене было большое распятие.
