Джон Голландский был атлетически сложен… Ширина его плеч выдавала годы тренировок с оружием и лошадьми, но талия рыцаря была уже, чем у Линкольна чуть ли не вдвое, что производило впечатление звериной легкости и увертливости, сродни леопардовой. Недаром этот зверь был символом английского трона. Вместе эта тройка смотрелась так же лихо, как и сами зачинщики.
Да это и было основой традиций любого турнира — в мирном соревновании убедить молодых бойцов в неисчерпаемой стойкости тех, настойчивость и усердие которых в ежедневных тренировках, святом служении своему предназначению воина и ежеминутной готовности к войне сделало из них героев, способных быть истинными защитниками своих вассалов, красой и гордостью всего народа — истинными рыцарями и… образцами для подражания и поклонения.
И вот, как звериный рык, прозвучал грозный сигнал рога… Рыцари бросились друг на друга, выставив грозно копья и слившись со своими лошадьми в бешенной скачке, мощь которой напоминала ураган. Скорость противники набрали такую, что сшибка всех, случившаяся одновременно, была подобна удару шаровой молнии. От этого удара все шесть копий разлетелись, как щепки… Два щита французов также раскололись и рассыпались. Линкольн потерял шлем, его противник едва не пал из седла, но отбросив разбитый щит, чудом сохранил равновесие в бешенной скачке. Это был де Сампи, столь искусный наездник, что мог перескочить в бою с одного коня на другого, даже не переставая сражаться, чем и прославил себя во многих сражениях, меняя одного раненого коня, за другим.
Рочестер слегка повредил правую руку, в которую его поразил копьем противник. Сам же де Ройе получил от Рочестера столь мощный удар в грудь, что любой бы другой вылетел из седла, как камень из требушета… Но де Ройе сам был похож на огромный кусок монолита из гранита, он был столь тежёл и широкоплеч, что даже его конь-тяжеловес знал, что хозяина не сломить и десятку копий. Потому француз меланхолично взглянул на выбоину в доспехе и подозвал оруженосца, тот почтительно снял с господина поврежденную часть доспеха и стал яростно работать над ней молотком. Он привычно выправил вмятину в то время, как маршал внимательно осматривал самого рыцаря. Следов крови и разбитых ребер не обнаружил честный сэр Мортимер на груди атлета, похожей на гигантскую наковальню из сплошных мощных мышц, видимо служивщих непробиваемой броней и для ударов более опасных… Рыцарь был допущен к пешему продолжению турнира.
