— Жива? — Ночка останавливает Присоску напротив лифта. — Помощь нужна?
— Нет, я сама, спасибо, — сдержанно отзываюсь я. Мы не очень любим Ночку, но она нужна нам больше, чем любой из нас. Поэтому мы стараемся быть вежливыми. Хотя с чувствами справиться трудно. Я смотрю на нее всего три секунды — осточертевшие круглые щеки, черные глаза, хрустальная бусина на золотой цепочке между бровей, черные косы. Тошнота подкатывает к горлу.
— У тебя бок в крови. Я помогу?
— Катись дальше. — Кажется, что вместе со словами из меня сейчас выплеснется желчь.
— Если что, зови. — Ночка далеко не дура, но она тоже не выносит конфликтов. Поэтому, не споря, жмет на педали и прыгает на своей Присоске по стенкам вперед. Мне сразу становится легче.
Мне всегда легче в жилых узлах. Я чувствую жизнь, жадно ловлю тепло чужого дыхания, оживаю от следов человеческого присутствия, купаюсь в лучах зова Гнезд. Выползаю из лифта, оставив красные следы — и когда успела расцарапать бок? Иду к своему Гнезду, привычно пригибая голову.
— Здесь нет труб, выпрямись, — насмешливо произносит кто-то в моей голове. Привычная манера общения Дождя, нашего радиста, от которой мигрень у всех, кроме него. С Дождем у меня особые отношения, которые нам не удается скрыть. Если мы случайно встречаемся в коридоре, как сейчас, у всех начинает чесаться под мышками. Меня уже предупреждали, но мне плевать. Рядом с Дождем моя голова становится изнутри гладкой, чистой и прохладной, словно полый шар из неометалла. Ничто не стоит этого ощущения, честное слово.
Смущаясь от его взгляда и мыслей, я все же выпрямляюсь и снимаю с головы кепку. Дождь осторожно прикасается к моим волосам.
— Ты стала краснее, чем обычно.
В стенах из неометалла скользит мое отражение, словно листик по воде. Мои волосы действительно необычно красного цвета.
— Потому что искры подобрались ближе, чем в прошлый раз. Я пойду отдохну.
— Береги себя, Ветер…
Минуя Дождь, а за ним Снег, Листопад, Рябь, Туман и Облако, отдыхающих в своих Гнездах, я наконец добираюсь до моего Гнезда. Моя рубашка к этому моменту уже промокла от крови настолько, что ее можно выжимать. Я сняла ее и занялась своими ранами. Рубашку тут же уволокла Рябь, она любит чинить все материальное, но больше всего то, что не содержит органического неометалла. Кожа под моей ладонью пустила побеги, переплелась и выровнялась, закрыв красноту. Боль приглушилась, словно кто-то повернул ручку громкости. Я расслабила канал родничка, ища свои материальные следы, — капли крови в коридоре тут же подсохли и улетели темными чешуйками по сквозняку из кондиционера. Все хорошо. Час покоя и безопасности, час жизни на всей поверхности моей кожи. Роскошь.
