Она лежала в своем земляном склепе и не знала, что делать – опять выбираться на поверхность или оставаться под завалом: «Здесь мне ничто не угрожало, и я не видела тех ужасов, что остались наверху». Но спустя некоторое время она начала задыхаться. И снова начала прорываться на шум, с ужасом думая о том, какая кошмарная картина ждет ее там, наверху. Но едва она вылезла наружу, как новый взрыв загнал ее на четыре метра под землю.
– Не знаю, сколько раз я вот так выбиралась из-под завала, а потом рядом падала бомба и меня опять засыпало землей. Я уже не понимала, зачем я всякий раз стараюсь выкарабкаться наверх, но это было сильнее меня. Я уже знала, что отец мой убит, а дом разрушен. Но я ничего не знала о матери и братьях. Когда бомбы перестали падать, я с удивлением осознала, что все еще жива. Падая и спотыкаясь, я брела по трупам и разметанным в разные стороны человеческим останкам, пытаясь разыскать свою мать и братьев. Я завидовала сестренке, которую два года назад раздавил поезд: по крайней мере, она не видит того, что выпало увидеть мне.
Нисио-сан рассказывала мне множество захватывающих историй, и все они заканчивались тем, что людей в них разрывало на куски.
Поскольку я ни на минуту не отпускала от себя Нисио-сан, родители решили нанять вторую гувернантку, чтобы она помогала им по дому. Они расклеили объявления по всей деревне Сюкугава и стали ждать.
На объявление откликнулась лишь одна-единственная дама.
Так Касима-сан стала нашей второй гувернанткой. Это была полная противоположность моей молодой и нежной нянюшке. Нисио-сан не была красавицей и происходила из бедной семьи. Касиме-сан было пятьдесят лет, она отличалась утонченной красотой и чрезвычайно гордилась своим аристократическим происхождением. Эта красавица-дворянка относилась к нам с нескрываемым презрением. Она принадлежала к старинному роду японской знати, который с приходом в 1945 году американцев утратил свое могущество. За первые тридцать лет своей жизни Касима-сан привыкла к роли аристократки, но из-за американцев она разом лишилась высокого положения в обществе и богатства.
Теперь ей приходилось подрабатывать в качестве служанки. Именно в этом качестве ее и наняли мои родители. Она ненавидела всех белых, обвиняя их в своем крушении. Ее утонченная красота и аристократическая худоба внушали почтение. И мои родители обращались к ней самым почтительным тоном, как к великосветской даме. Однако она не опускалась до разговоров с ними и всячески увиливала от работы. Когда моя мать просила Касиму-сан помочь ей по хозяйству, та скорбно вздыхала и смотрела на нее с укором, словно говоря: «За кого вы меня принимаете?»
