Да, скорее всего, все именно так и было.
– Благодарю вас за то, что согласились уделить мне время, – сказал Антуан. – Я намерен во что бы то ни стало отыскать убийцу Жерара и считаю это своим долгом, даже если начальство со мной не согласится. Прошу вас, если вы вдруг вспомните еще что-нибудь…
Луиза кивнула, не сводя с него взгляда.
– Я обязательно дам вам знать, мсье Молине. Можете даже не сомневаться в этом.
Выйдя из дома Жерара Кервелла, Антуан завернул за угол, сделал несколько шагов по улице и оказался аккурат возле дверей дома, в котором жила Элен Сабле. Поглядев на окна, Антуан увидел тяжелые дорогие портьеры синего бархата, а в комнатах – лоснящийся бок пианино, угол шкафа и клетку с пестрым попугайчиком, стоявшую на подоконнике. Усмехнувшись про себя, Антуан дернул за звонок.
Здесь горничная была совсем другая – молодая и хорошенькая хохотушка с блестящими глазами и очаровательной улыбкой. Завидев на пороге незнакомого симпатичного мужчину, она приосанилась и поправила волосы.
– Я друг Жерара, мое имя Антуан Молине. Вашей хозяйке уже известно, что произошло?
– Да, она ужасно расстроена. – Горничная произнесла эти слова таким тоном, словно сама она не слишком в них верила. – Вы ведь инспектор, да? Из Парижа?
Антуан усмехнулся.
– Я вижу, мадемуазель, от вас ничего не скроешь… Да, я инспектор, и я хотел бы видеть мадемуазель Сабле.
Когда он вошел в гостиную, то прежде всего увидел, что она заставлена клетками с птицами, в основном волнистыми попугайчиками. Возле одной из клеток стояла молодая дама в платье цвета шампанского, белокурая, розовая и очаровательная. Этакая хорошенькая куколка лет двадцати двух или около того – но Антуан заметил, что красотка окинула его оценивающим взглядом, который больше подошел бы женщине раза в полтора старше ее.
– Мадемуазель Сабле, теперь я понимаю, почему мой друг упорно не хотел меня с вами знакомить.
Положим, Жерар вообще ни словом не обмолвился о существовании Элен Сабле, но ей-то зачем это знать?
– Скажу вам больше, – в порыве вдохновения добавил Антуан, целуя ручку хозяйке, – на его месте я поступил бы точно так же!
Элен не могла удержаться от улыбки. Выражение ее подвижного личика менялось каждую секунду: морщинки на маленьком белом лбу еще пытались изобразить нечто вроде горя, но ресницы уже трепетали от чисто женского любопытства, а капризные губки изогнулись в манящей улыбке. Она была хороша, как раскрытая роза – этакая роза в шампанском; и хотя красота этого типа долго не живет и увядает годам к тридцати, здесь и сейчас ей, пожалуй, не было равных. «Если, конечно, не считать ту, с острова, – с грустью подумал Антуан. – Но она, бедняжка, совсем повредилась в рассудке».
