Папки раскладывались на столе в самом «убедительном» порядке и… лежали себе спокойно и мирно, а нужные ему бумаги Владимир Ильич сгребал на середину стола и, уходя, клал на них большие ножницы. Это означало «трогать не сметь». Или же складывал все нужные ему бумаги в одну совершенно постороннюю папку и уносил с собой. Эта папка непрерывно пополнялась, над ней работал Владимир Ильич. Но, наконец, она разбухала, так как он складывал в нее все новые бумаги, которые почему-либо обращали на себя его внимание, и некоторое время их никто, кроме него, не трогал. Получив разрешение Владимира Ильича, я разбирала их и раскладывала по-соответствующим папкам, выбирая из этих папок устаревшие бумаги в архив.
Несмотря на постоянную неудачу этих попыток, Владимир Ильич почему-то все время возвращался к ним. Он даже сказал однажды: «Вот у такого-то все бумаги в порядке, а я этому никак научиться не могу». В конце концов мы ему завели одну большую папку с отделениями, но результаты были те же. Отделение «самое срочное и самое важное» жило живой жизнью, а остальные мирно спали. Жизнь шла таким темпом, «самого срочного и самого важного» было в ней столько, что на остальное не хватало времени. Ведь не только по бумагам работал Владимир Ильич: все, что ему нужно было знать, он умел узнавать путем личных бесед и наблюдений.
Ящики его стола были всегда заперты, за исключением верхнего левого, в который он складывал все бумаги со своими распоряжениями. Отсюда мы вынимали их по нескольку раз в день для немедленного исполнения.
Однажды после ухода бухарской делегации, в тот час, когда Владимир Ильич обыкновенно отправлялся домой обедать, дверь в кабинет из зала заседаний оказалась запертой изнутри. Предположив, что ее запер сотрудник ВЧК, охранявший другую дверь, и обеспокоенные тем, что поручения Владимира Ильича останутся невыполненными, мы подняли отчаянный стук в дверь. Через несколько минут ее открыл улыбающийся Владимир Ильич. Он был в национальном бухарском халате, который подарили ему бухарцы и который ему вздумалось примерить.
На столе всегда лежали большие ножницы, которыми он сам разрезал конверты с надписью, введенной по его инициативе для особо секретной переписки с ближайшими товарищами:
«Лично, никому другому не вскрывать!», — и перламутровый ножичек для разрезания книг. По поводу этого ножика Владимир Ильич говорил с комическим удивлением: «Сказал мельком, что хотел бы иметь такой ножик, — и на другой же день прислали».
