– Включая и данный экземпляр, – продолжал Майлз, указывая на автоматон. – Только представьте, как Гейдрих вращал ручку автоматона, обдумывая план Холокоста!
Майлз замолчал, ожидая ее реакции.
– Невероятно, что Вторая мировая ощущается здесь как совсем недавнее событие, – проговорила Сара. – Тема войны прозвучала здесь, кажется, уже трижды с тех пор, как я прилетела в Прагу.
Майлз кивнул:
– В Праге это что угодно, только не древняя история… В сорок пятом война закончилась, Макс возвратился на родину и сумел получить обратно большую часть имущества. Однако в сорок восьмом произошел коммунистический переворот, и он опять бежал не солоно хлебавши. Все, чем владели Лобковицы – до последней статуэтки и фарфоровой чашки, – перешло в собственность чехословацкого правительства. Конечно же, высшие чины компартии, вплоть до самой Москвы, могли тащить оттуда все, что заблагорассудится. Так и обстояли дела, пока нынешний князь Макс, внук того Макса, в прошлом году не заполучил дворец назад. Он выдержал длительную тяжбу относительно реституции имущества с чешским правительством, а также с воюющими ветвями своего собственного семейства!
– Надо же! – вырвалось у Сары. – Ничего себе! Получается, что нынешний князь Макс – тринадцатый по счету. А вы зовете его Тринадцатым или, как мы с нашими лифтами, пропускаете несчастливый номер и сразу переходите к Четырнадцатому?
Майлз рассмеялся.
– Он говорит, что его вполне устраивает имя Макс. Впрочем, многие привыкли называть его «князь Макс». Ему, по-моему, все равно.
– А чем князь Макс занимался до того, как получил обратно семейное богатство?
Майлз огляделся по сторонам, как будто в комнате могли быть «жучки», и наклонился ближе к Саре.
– Официально – банковским делом, а в действительности он был барабанщиком в рок-группе в Лос-Анджелесе, – прошептал он. – Но об этом никто не знает, и я вам ничего не говорил.
Сара улыбнулась. Ей нравился Майлз Вульфман, явно профессионал в своем деле, который обращался с ней как с человеком адекватным и неглупым. Ее мозг сосредоточился, обретая прежнюю остроту, и Сара смогла сформулировать пару осмысленных вопросов относительно того, чем ей предстоит заниматься. Майлз объяснил, что работа над музыкальной коллекцией сейчас почти закончена, но есть кое-какие пробелы и недоделки, и вообще многое надо еще упорядочить. Он выразил надежду, что объем заданий не окажется для Сары непосильной ношей.
– К счастью, десятый князь составил опись фамильных произведений искусства – живописи, керамики, оружия, книг и документов, – добавил Майлз. – Поэтому мы можем отталкиваться от списка тысяча девятьсот шестого года… плюс существуют нацистские каталоги, где собраны данные о присвоенных фашистами предметах. Нацисты были очень педантичными сволочами. Если мы обнаруживаем в описи вещь, к примеру, наш автоматон, которой нет ни во дворце, ни в одном из фамильных замков, мы начинаем шерстить базы данных Германии, Австрии, Швейцарии, Италии. Мы пытаемся определить, пропала ли она во время Второй мировой или после сорок восьмого года, когда коллекцию принялись растаскивать коммунисты. Если безделушка ушла в Москву, могут возникнуть сложности, хотя коробочку для пилюль шестнадцатого века нам удалось вернуть из Эрмитажа.
