Он опустил взор к земле и пошел, стараясь погасить любые всплывающие в сознании мысли. Интуиция подсказывала: ноги приведут куда нужно самостоятельно.
Минуты тянулись невыносимо долго, наконец, асфальт, мелькавший в поле его зрения, закончился, пробежали ступеньки подъезда, показались другие, расположенные внутри здания, запахло кошками и масляной краской.
Двери лифта открылись сами, не понадобилось нажимать никакие кнопки, незримый лифтер, услужливо оставаясь в тени, доставил гостя на нужный этаж. В квартиру он тоже проник легко, словно всю жизнь здесь бывал — просто достал из кармана ключ, отомкнул замок и прошел в гостиную.
Там на паласе из овечьей шерсти стояли трое людей: Славян, Коля — Ирокез и убитый семь лет назад Маратом спецназовец. Они были одеты в серые балахоны из грубой мешковины с капюшонами, в их руках покоились мертвые, полностью замотанные мумификационными бинтами дети. Только детские лица оставались свободными, но при том покрытыми бронзовой или золотой пудрой.
— Ты не это ли ищешь, приятель? — Слегка отодвинув назад капюшон и кивая на своего ребенка, спросил Славян, как-то неприятно скаля почерневшие на том свете зубы. — Хочешь мою тайну украсть, чтобы стать неуязвимым? Соскочил тогда, на озере, с Зеленой мили Шаолиня и, думаешь, навсегда спасся? Да, думаешь? А мы вот тебя тут ждем, никуда не отлучаемся, заботимся о твоем будущем, так сказать… Страшно тебе…? Вижу, что страшно, но ты еще настоящего страха не знаешь: среди живых его нет.
— Погоди стращать гостя, — вступил в разговор Ирокез, — он не к тебе пришел. Ты свое дело сделал, напакостил всем, даже собственной женщине. А Маратка-то все исправить может, если соблаговолит, конечно… Только на него наша надежда, верно, служивый?
Николай обернулся к милиционеру.
— Что скажешь? Не молчи, будто в деле не принимал участия: вставь на место кадык и вымолви что-нибудь умное.
— Не смейте трогать чужое! — Взвился вдруг Славян, корча одутловатым, пористым лицом ужасные гримасы. — Он мой, и я его не выпущу! Кровь у него теплая, а мне здесь холодно, очень холодно — пусть даст один глоточек, пусть позовет меня по имени…, ну, пусть позовет…!
Он жутко, протяжно завыл, клацая черными зубами, пуская нитями слюни, закатив до белков глаза.
— Не вздумай! Молчи, ради всего святого! — Заорал на Марата Ирокез. — Тут тебе нельзя говорить ни слова. А ты заткнись, вампир недоделанный, не то я тебя сам заткну! Ты знаешь как…