— Посетим дядькин монастырь. — Предлагал иногда Славян. — Обитель смиренную, вечной мудрости исполненную. Конец и начало великого Пути — Дао. Пройдем по Зеленой миле Шаолиня, мимо келий патриархов к скромному жилищу настоятеля. К каменному гроту просветленного созерцателя подлинных итогов тщетных мирских устремлений.
Друг не знал, что Шаолинь построили буддийские монахи, и к даосам он отношения не имеет. Марату же лень было посвящать его в такие тонкости. Он, как уже упоминалось, вообще редко включался в сомнительную полемику, ибо не любил шуток по поводу смерти, следуя поговорке: «Не буди лихо, пока оно тихо». А со Славкой любое невинное замечание могло обернуться упражнениями в нескончаемом остроумии, весьма обожаемыми другими членами их сплоченного коллектива. Влад и Ирокез от импровизированных капустников получали не меньшее удовольствие. Легендарный монастырь же, как справедливо считал Марат, в руины из-за непреднамеренного невежества одного человека обратиться не мог.
Вскоре прозвище «Настоятель» накрепко прилипло к Константину Романовичу. Оно ему даже понравилось. Добровольный отшельник иногда встречал гостей, стоя на пороге дома в полосатом красно-черном махровом халате до пят, заправив кисти сложенных на животе дланей в раструбы рукавов, лицом излучая вселенскую любовь и божественное просветление. Он здесь был единственным, кто, кроме Марата, действительно понимал толк в классических боевых искусствах и восточных философских течениях. Вследствие чего, быстро сделался главным собеседником молодого увлеченного ориенталистикой шифу. И не только собеседником, но и настоящим другом. Постепенно Марат начал наведываться к Константину Романовичу в одиночку, дабы их общению не мешала банда развеселых балагуров, воспринимавшая весь мир сквозь призму цирковой клоунады.
Воспоминания отвлекли от размышлений о сложности предстоящего дела. Он расслабился, закрыл глаза и поплыл по волнам этих воспоминаний в прошлое, где все еще были живы, молодо беззаботны, полны планов на будущее. Наверное, поэтому Настоятель застал его врасплох, когда, неслышно войдя в прихожую, притворил за собой дверь и тихо сказал:
— Здравствуй, Марат…
Абсолютно не так представлялась Марату их встреча. Вовсе не так. Он тяготился предчувствием гневных упреков, пристрастных расспросов, обвинений и полного недоверия. Ничего такого не произошло. Едва Марат успел подняться с пола на ноги, как Константин Романович заключил его в свои объятия, крепко стиснул, будто желая раздавить, и, похлопывая беспрестанно по спине, прерывающимся голосом заговорил: