— Да, этот нелепый человек неумен, — с глубокомысленным видом всякий раз соглашался Дов-Уайт. На жилет из трубки сыпался табак, пахло паленой материей, но Дов-Уайт всего этого не замечал. — В Оксфорде, — неизменно добавлял он, — наш директор считался умственно отсталым.
— Давайте сходим к Болджеру, — предложил Декурси, когда однажды в субботу мы сидели втроем в котельной. Подсчитав наши сбережения, мы пришли к выводу, что денег должно хватить. В закусочной Болджера, находившейся примерно в миле от школы, можно было за вполне умеренную цену заказать яичницу с беконом. А оттуда, если только позволяли средства, и до пивной Крошки Дойла было недалеко.
Мы шли, продираясь сквозь кустарник, Ринг напевал какую-то ужасно неприличную балладу, а Декурси расписывал нам свое театральное будущее. О моем прошлом они кое-что знали, но я этой темы старался избегать, а они не спрашивали. О матери я при них не заговаривал никогда.
— Сосиски сегодня есть? — ленивым голосом, небрежно спросил у официантки Ринг. — Значит, так, по шесть сосисок три раза, жареный хлеб, три пудинга и три пирожных «картошка».
— Какая хорошенькая, — вырвалось у Декурси, когда девушка стала накрывать на стол. Ее круглое, усыпанное веснушками лицо от смущения залилось краской.
— Как тебя зовут? — полюбопытствовал Ринг.
— Норин.
— Из каких же ты мест, Норин?
— Из Маллингара.
— Прекрасная дикарка Норин, — буркнул Декурси, когда она ушла, а Ринг, дождавшись ее возвращения, повторил то же самое вслух.
— Ладно, будет вам, — сказала девушка.
Мы уплетали сосиски, запивая их чаем, а на сладкое съели пудинг с черничным джемом.
— Интересно, на пиво нам хватит? — спохватился Ринг, когда обед кончился. Мы с Декурси стали рыться в карманах.
— Ты сейчас очень занята, Норин? — спросил у официантки Ринг. — Может, сходишь с нами промочить горло к Дойлу?
— Да ты что, у меня работы полно.
— А ты потихоньку, через заднюю дверь. А то твой хозяин небось смотрит за тобой в оба.
Все это время Декурси сидел, опустив голову. Бойкий на словах, он ужасно стеснялся девушек, в том числе и школьных уборщиц, хотя не раз заявлял, что за некоторых из них готов отдать жизнь.
— Не всегда же ты занята, Норин, — гнул свое Ринг. — По вечерам ведь ты бываешь свободна?
С этими словами он обхватил девушку за талию своей огромной ручищей, отчего та, как укушенная, отскочила в сторону.
— А ну прекрати! — закричала она, окинув нас свирепым взглядом. — Не распускай руки! — Постояв с минуту, она опять с опаской подошла к нашему столику и стала собирать грязную посуду.
