— Дьявол во плоти, — сказала мать.
5
«Вудкомский приход» значилось на почтовой бумаге, и я отчетливо представляю себе дом приходского священника, хотя в Дорсете не бывал ни разу. «Пожалуйста, приезжайте в Вудком», — настойчиво приглашали вы нас, но эти приглашения, подобно призывам моих тетушек из Килни и деда с бабкой из Индии, оставались без ответа; письма валялись в комнате матери, и если их кто и читал, так только я, да и то от нечего делать. В одном из этих писем говорилось о тебе: в сентябре, как раз когда я уехал в ту самую ненавистную школу под Дублином, ты должна была отправиться в Гемпшир, в пансион. Тогда ты уже знала о моем существовании, а я — о твоем.
«Здесь на табличке выбито имя моего отца, — писал я отцу Килгарриффу, — потому что он выступал за сборную школы по регби, хотя мне он об этом, насколько я помню, никогда не рассказывал. Я подружился с двумя мальчиками: с Рингом из Дублина и с Декурси из Уэстмита. Вот как проходит наш день:
В четверть восьмого утра звенит первый звонок, а через десять минут — второй. Если после второго звонка застают в постели — наказывают. Завтрак начинается без пяти восемь, после завтрака — молитва. Церковь, как выражается наш директор, — средоточие школьной жизни. Сам он — священник, англичанин, круглый, как мяч, с багровым лицом. Его жена носит синие чулки, волосы у нее седые, торчат во все стороны. Директору с женой прислуживает дворецкий Фукс. Декурси говорит, что черной одеждой и скорбным видом Фукс напоминает похоронного агента.
Уроки продолжаются все утро, с перерывом на завтрак в одиннадцать часов. В это время у входа в столовую на стол ставятся ведра с молоком, и каждый по очереди окунает в ведро свою кружку. Здесь принято также во время еды швырять в потолок куски масла, о чем в свое время рассказывал мне отец. Продолжаются уроки и после обеда, а потом мы занимаемся спортом, полдничаем и готовим домашнее задание. В крикет здесь играют в помещении, да и то только в весеннем семестре. На уроки, в школьную церковь и в столовую мы обязаны ходить в мантиях. По воскресеньям, идя в церковь, мы надеваем стихари, а учителя — специальные капюшоны, каждый своего цвета».
Капеллан был заикой и добряком, большим любителем регби. Старый Дов-Уайт, наш классный наставник, больше всего ценил собственный покой и ничего не имел против, когда на уроках латыни мы читали посторонние книжки, играли в карты или в кости. У Маньяка Мака, нашего математика, были рыжие усы и рыжая шевелюра, и он пребольно драл за уши. Кроме того, был еще какой-то тип в светлом пиджаке, который преподавал естественные дисциплины, и совершенно лысый мсье Бертен, любивший порассказать о своих ратных подвигах во время Германской войны. Гиббон по кличке Безнадежный был моложе самого младшего старосты и навести порядок не мог. Дов-Уайт курил трубку и прожег себе пиджак в нескольких местах.
