Эл Джадсон пришел к ней, когда девочки уже улеглись. Они решили провести вечер в каком-нибудь из дискобаров для голубых на берегу океана в Лонг-Айленде.
Почти час они кружили на машине в сырой бесснежной ночи, пока не нашли наконец подходящую дискотеку. Она была устроена в старом амбаре, местечко было мрачное, сомнительное, явно под контролем мафии. Мужчины щеголяли во французского покроя рубашках, обтягивающих их плотные мускулистые торсы. У всех была короткая стрижка и гладко выбритые, лоснящиеся щеки. Воздух был пропитан сексом, примитивным и откровенным плотским желанием — тело, только тело, ничего другого для них не существовало.
Они с Элом и еще две-три неуместные здесь нормальные пары танцевали в окружении всех этих распаленных мужчин; ноги дергались от непроизвольных конвульсивных сокращений мускулов, а в голове бились непристойные, похабные мысли.
Потом, возбужденные музыкой, спиртным и откровенно вызывающим поведением всех присутствующих, они вернулись на темное пустое шоссе и решили поехать к дюнам. Соленый холодный ветер сотрясал машину Эла, мысли путались. Когда машина остановилась, она выскочила и побежала по неровному хрустящему песку к дюнам. В этот день они казались круче, чем обычно — какие-то ненормальные горы, словно специально для ненормальных людей с извращенным сознанием.
То и дело оступаясь и падая на мокрый и холодный песок, чувствуя, как руки и нос у нее коченеют от холода, хотя голова работала необычайно четко, она вдруг ощутила себя молодой и свободной, еще не знавшей материнства. Луны не было, только звезды светили, шумел океан, завывал дикий ветер, и она впервые с такой пронзительной ясностью осознала, насколько огромен мир и как ничтожно мал человек.
Сидя на обломке бревна посреди пляжа, она повернулась лицом к океану и начала кричать.
— Нет, нет, нет! — орала она, обращаясь к Млечному пути, медведицам и прочим животным там, на небе. И к Богу.
Хотя она не часто думала о Боге, но в ту ночь на берегу, на черном краю бездны, она знала, что Он там. И она хотела воспользоваться случаем и дать Ему знать, что один ничтожный человечек думает обо всем этом: о жизни, о своем месте в ней, и об этой чудовищной, дикой лжи, которая называется Рождеством.
Эл, который носился по пляжу в поисках бумажника, выпавшего из кармана, принялся трясти ее за плечи:
— Бога ради, перестань кричать, Синди!
Он готов был мириться с чем угодно, но этого крика в пустоту выдержать не мог.
