Увидев свет в домах, соседних с домом Мэри Тинек (это укрепило ее подозрение, что соседи слышали, как она скандалила у Мэри), Синтия поняла, что ненавидит удушливую атмосферу Велфорда. Брак с Клэем даст ей, по крайней мере, больше пространства. В Нью-Йорке, если захочется, можно выйти на любой перекресток и орать благим матом — никто тебя не остановит, пожалуй, даже не заметит.
Каждый раз, приезжая в Нью-Йорк, Синтия видела на улице таких людей. Особенно ей запомнилась одна женщина — она стояла на углу Сорок первой улицы. Подагрические ноги, седые, жесткие, как волчья шерсть, волосы. Брызжа слюной, она кричала: «Дерьмовый мир! Дерьмо!», и звуки ее хриплого голоса, полного отчаяния, разбивались об асфальт, как тухлые яйца. Неужели она специально приехала в Нью-Йорк выкричаться?
Глядя на эту женщину, Синтия поддалась чувству, какое бывает, когда стоишь на краю обрыва и тебя так и тянет прыгнуть вниз. Куда? К свободе? Разве свобода дается только ценой прыжка в неизвестность? Да — если понимать свободу как отсутствие ограничений и если источник всех ограничений находится в твоем собственному мозгу.
Синтия села в машину и долго глядела на ветровое стекло. Потом сунула руку в сумку за ключами и опять застыла.
Господи, да что же со мной делается? Это ненормально, подумала Синтия. Кто же за десять дней до свадьбы мечтает о том, чтобы вволю выкричаться на перекрестке? Кто способен закатить скандал какой-то ничтожной портнихе, а потом казнить себя за это и тосковать по утраченному спокойствию и самообладанию? Ее беда в не том, что она поступает безрассудно, не думая. Наоборот — она чересчур много рассуждает. С того самого момента, когда Клэй появился в «Приюте гурмана», Синтия только и делала, что думала, сомневалась, надеялась.
Когда в конце длинного июньского дня, после бесконечного потока покупательниц, которые заглядывали «только посмотреть», в магазин вошел Клэй, Синтии послышались звуки фанфар. Чуть не смахнув полой блейзера на пол стопку закусочных тарелок, Клэй начал с комплиментов — какой у нее прелестный магазин и какая у нее прелестная улыбка.
Синтия смотрела, как легко он движется, как пышет здоровьем и хорошим настроением его загорелое лицо, и думала: такой мужчина и в старости не потеряет вкус к хорошей еде и франтоватой одежде — и уж наверняка не утратит интерес к сексу. Она провела его в отдел одежды, благо других покупателей не было, прислонилась к прилавку и с удовольствием наблюдала за ним. Он напоминал медведя панду — неуклюжий, но славный, добродушный, но сильный.
