Перед ними положили два меню. Предлагался выбор из шести овощных салатов, каждый из которых подавался в отдельной салатнице с приправой из трав или йогурта. У Клэя был такой вид, словно его вот-вот стошнит.
— Увы, здесь не делают бифштексов по-веллингтонски.
Он закрыл меню и швырнул его на соседний столик.
— Мне не хочется есть.
— Хороший знак! Может, Синтия заставит тебя похудеть.
Он сердито посмотрел на нее и, казалось, готов был встать и уйти.
Она опять перевела разговор на Синтию. Дразнить Клэя, обсуждая его вес — а это была единственная болезненная для него тема, — было хоть и очень соблазнительно, но опасно. Чем бы ни кончился ланч, ссориться не надо.
— Как ты думаешь, почему Синтия столько тратит?
— Делает мне назло. Типичное поведение жены, которая сидит дома. И докторша это подтвердила.
— Значит, Синтия знает про твои интрижки на стороне? — небрежно спросила Мэрион.
— Конечно, нет. К тому же я почти завязал.
— Почти? Для нас, женщин, и одного случая хватит. Даже одно подозрение могло ее взбесить.
— Ну, может, она и подозревает, что между мной и этой служащей из агентства по недвижимости что-то было, когда я покупал эту квартиру, но она не потому взбесилась. Она не собственница.
— Тогда в чем дело?
— Не знаю. Может, я ей просто не нравлюсь. — Он взял ее коробок спичек, вынул спички одну m другой и сложил рядом со своей тарелкой.
— Ты что, в самом деле хранишь супружескую верность? — беззаботно спросила Мэрион, пытаясь подавить вспышку гнева, вызванную одной только мыслью, что ради Синтии Клэй стал верным мужем.
Он посмотрел на нее испытующе и ответил, тщательно подбирая слова:
— Нет, настолько я не изменился. Но я часто чувствую, что очень устал и слишком стар. — Его лицо опять исказилось от гнева, — Господи, я не хочу умирать в нужде и одиночестве. — Он потер глаза и, вынув платок, высморкался. Она надеялась, что дамы за другими столиками решат, что он оплакивает Хэнка. — Как видишь, я не из сильных богов.
Первое, что она подумала, увидев его слезы: ну, наконец-то. Проняло и тебя. И продолжала бы сидеть спокойно, уверенная в собственной правоте, если бы не взглянула на его руки, пока он возился со спичками. Его толстые короткие пальцы двигались с трудом, неуклюже, ногти были не подпилены и не обработаны.
И тут она почувствовала, что независимо от ее воли, откуда-то из нутра медленно поднимается сочувствие и жалость — то же, что она испытывала когда-то к Хэнку: ее умилял его толстый, бесформенный нос, и грязные рубашки, и слепая, нетребовательная любовь.
