Тем временем Диана Уэстермейн, выйдя из конюшни, пыталась нагнать гостя и шла наперерез, через заросли цветов. Взглянув наверх, она увидела, что летучий остров или материк грозовой тучи выплывает из-за темного леса, окаймлявшего долину. Чистые цвета сада стали мертвенными в предгрозовом свете, но выше, у замка, газон еще сверкал золотом, и на золотом фоне четко выделялся тот, кого она хотела догнать. Она узнала светло-коричневый костюм, позолотевший в последних ярких лучах, но сама фигура показалась ей странной. Гейл вроде бы размахивал поднятыми руками, и ее удивило, что руки у него такие длинные. На миг ей показалось, что он – урод, хуже того – безголовое чудище. Но страшное видение сменилось нелепым: художник перевернулся и, смеясь, встал на ноги. Он просто стоял на голове или, скорее, на руках.
– Простите, – сказал он, – я так часто делаю. Пейзажисту надо увидеть пейзаж кверху ногами. Тогда он видит все таким, как оно есть. Это верно и в философии, не только в живописи.
Он помолчал и прибавил:
– Когда ангел висит вниз головой, мы знаем, что он оттуда, с неба. Только тот, кто приходит снизу, высоко держит голову.
Хотя говорил он весело, она с опаской подошла к нему и не успокоилась, когда он сказал потише:
– Открыть вам тайну?
Над ними тяжко загрохотал гром, и голос Гейла стал похож на звонкий шепот.
– Мир висит головой вниз. Мы все висим вниз головой. Мы – мухи на потолке и не падаем только по неизреченной милости.
Сумерки озарились ослепительным светом, и леди Диана с огорчением увидела, что Гейл не смеется.
– Что вы такое говорите… просто бред какой-то… – раздраженно начала она, и голос ее заглушил грохот грома, в котором ей слышалось «бр-р-ред», «бр-р-ред», «бр-р-ред». Сама того не сознавая, она сказала вслух то, о чем и думать боялась.
В саду еще не было дождя, хотя он лил над рекой. Но если бы он лил и здесь, Гейл бы, наверное, его не заметил. И в более спокойные минуты он умел говорить о своем, не слыша ничего.
– Мы с вами вспоминали апостола Петра, – говорил он, – а он ведь распят вниз головой. Я часто думаю о том, что в награду за свое смирение он увидел, умирая, прекрасную страну детства. Ему тоже открылся истинный пейзаж – цветы звезд, горы туч и люди, висящие вниз головой на ниточке милости Божией.
Тяжелые капли дождя упали на него, он их заметил. Он очнулся, чуть не подпрыгнул, словно его укусила оса, и сказал иначе, совсем просто:
– Господи, где Харрел? Что они там делают?
